Три жизни: Кибальчич - [43]

…Видит Бог, что не смотрю я на агентство цинично. Я честно желаю его, надеясь загладить свое преступление. Я могу искренне сказать, что месяц заключения сформировал меня, нравственно поднял, и это нравственное развитие и совершенствование для меня возможнее теперь, чем прежде когда я проникался гордостью и самомнением.

Пусть правительство предоставит мне возможность сделать все, что я могу, для совершенного уничтожения террора, и я честно исполню его желание, не осмеливаясь даже и думать о каких-либо условиях, кроме тех, которые бы способствовали в агентстве. Себя вполне предоставляю в распоряжение верховной власти и каждому ея решению с благоговением покорюсь.

Николай Рысаков"

Николай Кибальчич и Рысаков… Величие духа — и духовное падение. Преданность идее — и предательство. Верность единомышленникам до последнего вздоха — и распад личности перед лицом смерти.

Увы! Революционная борьба в России, как и в других странах, на всех этапах характеризуется этими противоположными полюсами.

Но поступательный ход Истории определяют и направляют люди, верные до конца великой цели. Даже если они трагически ошибаются. Герои и мученики "Народной воли" — тому красноречивое свидетельство.

I

Защищать Николая Кибальчича на процессе первомартовцев было предложено Владимиру Николаевичу Герарду, хорошо известному в Петербурге своими передовыми взглядами, европейской образованностью, успешным ведением "дел", когда он выступал адвокатом лиц, обвиняемых в политических преступлениях, Правда, все это было до возникновения "Народной воли".

Владимир Николаевич в эту пору, приближаясь к своему пятидесятилетию, был в расцвете духовных и физических сил, на вершине адвокатской славы и на защиту Кибальчича согласился не без внутренней борьбы и колебаний. Он заранее знал: судьба первомартовцев предрешена.

К этому времени Герард полностью сочувствовал народовольцам, о чем, естественно, не мог сказать ни коллегам, ни близким. Владимир Николаевич судил русскую действительность с позиций юриста, этот суд был результатом кропотливого анализа жизненных явлений, трудных раздумий, сопоставления России с европейскими странами, и он, этот суд, гласил: самодержавие — путы на теле отечества, необходимы конституция, демократический строй, может быть, конституционная монархия — тут Владимир Николаевич еще не пришел к окончательному выводу… Словом, он готов был разделить взгляды и цели "Народной воли". Но не средства, которыми партия стремилась достигнуть этой цели. Террор, насилие в борьбе с самодержавной властью он категорически отвергал. И в то же время в тех, кто предстанет на суде, Герард видел истинных героев, мучеников отечественной истории, а не ординарных кровожадных убийц, каковыми их собирается представить русской и мировой общественности официальное обвинение.

Вечером восемнадцатого марта 1881 года — в этот день ему было сделано предложение защищать Кибальчича — Герард никого не принимал.

"И вот поэтому я должен выступать на этом "процессе века", — рассуждал Владимир Николаевич Герард, расхаживая по кабинету мимо книжных шкафов, за стеклами которых тускло поблескивали золоченые корешки книг. — Да, скорее всего, даже наверное, я не спасу от виселицы этого молодого человека. Разве что произойдет чудо. Но, во-первых, я должен сделать все, что в моих силах, этого требует мой профессиональный долг, об этом вопиет моя совесть. Во-вторых, Россия и "верхи" должны знать, что нравственно, духовно я и те кто разделяет мои взгляды, а на процессе, в освещении его прессой, это проявится, — мы с осужденными, мы в оппозиции к самодержавию. Пора все менять, господа! Все менять в прогнившем государственном механизме".

Владимир Николаевич оглянулся на дубовую темную дверь. Позвонил в колокольчик.

Бесшумно вошла горничная в белом переднике.

— Стакан крепкого чая, пожалуйста. С лимоном.

— Слушаю-с!

Горничная так же бесшумно исчезла. Владимир Николаевич подошел к высокому зеркалу в углу кабинета. "Полнею, надо последить за питанием. Волосы густы и никакой лысины, не то что у некоторых в мои годы. Здоровый цвет лица. И морщин — не очень… в меру… а глаза… Интересно, что говорят о моих глазах? Карие, внимательные, задумчивые. Ничего, ничего. Еще ничего. Есть порох в пороховницах. Есть…"

Вошла горничная с подносом.

— Извольте-с!

— Благодарю. Поставьте на стол.

Сев в глубокое кресло, Владимир Николаевич рассеянно помешал серебряной ложечкой крепкий чай, потом с блюдца подцепил щипчиками кружочек лимона.

"Все! — сказал он себе. — Я соглашаюсь".

И, как всегда, кропотливо, въедливо, приступил к делу. Сначала, до встреч с подзащитным, изучить все материалы. На это потребовалось пять дней.

В департаменте полиции Владимиру Николаевичу вручили три толстые папки — дело государственного преступника Николая Иванова Кибальчича. Первая папка: "ЗАКЛЮЧЕНИЕ нигилиста в 1875–1878 годах", прошения подследственного, показания свидетелей, перехваченные письма, суд, официальные отчеты, приговор — один месяц тюрьмы. Вторая папка: "ИСЧЕЗНОВЕНИЕ бывшего государственного преступника из Петербурга после убийства Мезенцева".