Три жизни - [3]

— Проедемся еще? — спрашиваю я Галю.

И мы кружим по Булонскому лесу, мимо старинного особняка, занятого сейчас одним из лучших ресторанов «Пре-Катлан» и окруженного садом — парк в парке. Останавливаемся около Большого каскада с его искусственным гротом и прогулочной дорожкой вокруг большого пруда на вершине скалы, под которой уютно разместился ресторанчик в здании начала века с навесом из стеклянных лепестков, подражающих природе, у которой учились архитекторы тех лет.

Франция — не тепличная страна. Она стоит на краю океана и открыта всем ветрам, несущимся тысячи километров над водами от самых берегов американского континента. Несколько лет назад, в начале зимы, над страной пронесся страшный ураган, вырвавший с корнем миллионы деревьев. Пострадал и Булонский лес. Он стал реже, лужайки шире. Больно смотреть на следы урагана. Кое-где до сих пор еще не убран бурелом. Но этот парк (французы называют его лесом) по-прежнему красив, необъятен и разнообразен.

По утрам я люблю бегать в Булонском лесу. Я познакомился здесь с двумя французами: Жан-Мишелем и Фредериком. Мы бегаем вместе, иногда сидим за рюмкой хорошего коньяка. Нам легко друг с другом, хотя я еще плохо говорю по-французски.

Нередко мне приходится встречать соотечественников, которые, живя во Франции, ругают Париж и французов. Часто слышишь:

— Французы неприветливы, расчетливы!

— Они не понимают нашего застолья, нашей широты…

— Ни к кому нельзя прийти домой без звонка по телефону.

— Вечером, после десяти, домой звонить не принято!

Кому-то не по душе французская кухня, многим парижские дома кажутся серыми, потому что здесь не используют цветную штукатурку, как во многих старых русских городах. Кое-кто недоволен, что на улицах полно нефранцузских, желтых или черных лиц.

— Зачем вы тогда живете во Франции? — спрашиваю я. — Не нравится — поезжайте домой! Или в другую страну. Мир огромен. Но нет, вы все почему-то слетаетесь во Францию. Зачем? Чтоб ее поносить?

Я люблю Париж, и французы мне нравятся. Может быть, потому, что я не требую от них слишком многого, не подгоняю их под собственные привычки и вкусы, а принимаю такими, какие они есть.

Хочется тешить себя мыслью, что к тебе относятся так, как ты заслуживаешь. Французы, как и любые другие народы, инстинктивно сторонятся тех, кто им неприятен. Люди ведут себя с нами так же, как и мы с ними. Нужно почаще смотреть на себя со стороны.

Да, во Франции не без проблем. Здесь бывают забастовки, осложняющие повседневную жизнь. Во французских городах живет немало эмигрантов с разных континентов. Официально иммиграция не разрешается, но стоит только попасть сюда, и практически каждому найдется место, если он на что-нибудь способен.

Рая на земле быть не может. Но после всего, что мне пришлось перенести — в детстве, в молодости и потом, я имею право с полной уверенностью сказать: рай — это Франция.

МОЙ ДЕД

Я родился после войны в городе Белая Церковь Киевской области. Мой дед был офицером царской армии. После революции он не эмигрировал, но и не пошел в Красную армию, как некоторые другие офицеры. Он стал работать на мельнице.

Память моей тетки сохранила некоторые эпизоды из его жизни. Белая Церковь была тогда крупной станицей, которая славилась базарами и ярмарками. Дед был высокий, красивый, с кудрявым чубом. Носил небольшие закрученные кверху усы. В семье об этом не говорили, но мне почему-то кажется, что женщины его любили. Впрочем, никаких историй за ним не числилось. Вина и спиртного он почти не пил, а если выпивал, то в меру и умел остановиться. Спал мало и на других сердился, когда валялись поздно по утрам.

— Жизни жалко! — любил он повторять. — Проспишь, пройдет и не заметишь.

И он своей не проспал, хотя и прожил недолго. Умный, образованный и дельный, мой дед вызывал бешеную ненависть у так называемых бедняков, большинство которых составляли бездельники и пьяницы.

Особенно ненавидел его один из них, Андрей Весильский. Еще в двадцатые годы пытался он донести на деда. Однажды взбаламутил мужиков и провел голосование за постройку моста через речку Рось. Собрание приняло резолюцию: поручить строительство моему деду Петру Билунову. Все мужики знали, что построить мост в этом месте нельзя из-за постоянных оползней. И дед оказался между двух огней: откажется строить — расстрел, а если построит, мост рухнет — опять расстрел. Не знаю как, но в тот раз пронесло, и он остался жить.

Однако в конце 1937 года Андрей Весильский снова послал в органы донос, где обвинял деда в том, что тот по ночам поливает скирды собранного хлеба водой, пытается сгноить народный хлеб. Откуда он брал такое количество воды, на чем возил, как ухитрялся один обливать скирды в два человеческих роста высотой? Несмотря на полную нелепость этой клеветы, расправа была скорой: деда арестовали 8 февраля 1938 года, а уже 29 марта он был расстрелян. Это я знаю теперь из справки о его реабилитации, выданной в 1991 году.

Когда пришли немцы, моя бабушка долго прятала за домом в бурьяне трех офицеров Красной армии. Она даже помнит, что один из них был генерал Владимир Герасимов, а два других — полковники, одного из которых звали Иван Морозов.