Три жизни - [2]
Французскому зрителю это понравилось. Это даже обнадежило владельцев дореволюционных русских акций, которые были заморожены в 1917 году, и к приезду президента России в прессе появилось коллективное письмо, призывавшее его продемонстрировать подлинную русскую широту и оплатить, наконец, эти акции, в свое время послужившие причиной банкротства, а то и самоубийства их предков.
На аэродроме в честь приезда гостя были подняты государственные флаги двух стран. Внимательный посторонний наблюдатель мог заметить, насколько они похожи: полоска белая, полоска синяя, полоска красная — только в другом порядке. Однако тот же наблюдатель прекрасно понимал, какие разные страны стоят за такими похожими флагами.
Эту ночь Ельцин провел недалеко от Парижа, в бывшем королевском дворце в Рамбуйе, летней резиденции президентов Франции. Весь следующий день его принимал Жак Ширак. Французская пресса писала о важных проблемах, которые обсуждали два президента. Российские газеты, уже несколько лет как принявшие циничный, иронизирующий тон изложения информации, с оттенком постоянного, неизвестно на чем основанного превосходства, напирали больше на прогулки «друга Бориса» с «другом Жаком» по аллеям Рамбуйе, рассказам об охоте на диких уток, гастрономическим утехам.
— За таким столом, — заметил Борис Николаевич, — нужно говорить о женщинах, а мы все только о политике, о проблемах!..
От этой встречи осталось много фотографий, до сих пор публикуемых то там, то здесь. Два человека огромного роста идут без пальто по дорожке парка, рука об руку, не чуждые ничему земному, за обсуждением каких-то важных дел…
Мы никогда не узнаем, удалось ли охраннику переговорить с президентом. Известно только, что именно он передал в канцелярию то письмо, которое беспокоило его в течение всего полета и во время встречи президентов — сначала в Рамбуйе, потом в Елисейском дворце, в Париже.
Самолет Ельцина еще не отправился в путь, а письмо пустилось по своему зловещему маршруту, переходя с одного канцелярского стола к другому, обрастая резолюциями, людьми, донесениями.
Письмо предупреждало французское правительство об опасном международном террористе, который укрылся во Франции и готовит покушение на президента России.
Могла ли французская администрация не прийти в волнение? Могла ли она не откликнуться на это официальное известие? Не говоря уже о возможных последствиях для обеих стран в случае инцидента, международная этика требует защиты гостей-президентов. Еще в 60-е и даже в начале 70-х годов виднейших русских эмигрантов, живущих во Франции, интернировали на время приезда в Париж главы советского правительства. Другое дело, что такое интернирование чаще всего означало двухнедельное пребывание где-нибудь на Корсике, под южным солнцем, бесплатный стол и кров, густое южное вино с острым козьими сырами…
После тщательной подготовки, наблюдения, наведения справок французское «коммандос» окружили тихий буржуазный дом на одном из бульваров 16-го района и с соблюдением всех десантно-диверсионных приемов ворвались в квартиру международного террориста, которого так опасалась охрана президента России.
Этот опасный преступник, неожиданно вставший на пути двух ядерных держав, был я. Письмо, которое жгло карман человека из охраны президента, было обо мне. Ради меня занятые люди из управления безопасности территории Франции бросили все свои неотложные дела.
По мою душу крались по лестнице тихого дома до зубов вооруженные местные особисты. Моего сопротивления страшились они, нажимая на дверной звонок.
Вечером французские спецслужбы арестовали двух опасных заговорщиков: мою жену и семилетнюю дочь. Сам я в это время был по делам в другой стране, в Израиле.
ФРАНЦИЯ
Я живу в Париже. Для меня это центр мира. Его нельзя сравнить ни с каким другим местом на земле. Этот город не может наскучить.
Мне нравится ехать в машине, когда за рулем сидит Галя, моя жена, я рядом с ней, а дети сзади — дочка Лиза и сын Матвей. Особенно люблю, когда накрапывает дождь, мы подъезжаем к озеру в Булонском лесу, останавливаемся, слушаем тихую музыку. Мотор «Мерседеса» продолжает работать, но его почти не слышно, только чувствуется огромная, сдерживаемая многоцилиндровая сила. Меня охватывают воспоминания о моей непростой жизни, которую Бог мне дал прожить. Какой бы она ни была, но это моя жизнь, и только Он один мне судья…
На озере лодочная станция, и парижане катаются на лодках даже под дождем. Озеро небольшое, посередине остров.
— Мы сегодня поедем на остров? — спрашивает дочка. Она любит там гулять. Островов вообще-то два, и они соединяются мостиком. Через озеро переправляются на маленьком пароме, который сразу же возвращается к берегу.
Там у воды несколько современных статуй, поставленных вровень с травой и похожих издали на гуляющих людей. По озеру плавают совсем ручные утки, окружая своего красавца селезня.
Франции я обязан вторым рождением моей дочери, которую не брались вылечить ни в одной другой стране. Франция дала мне возможность жить и работать. Не знаю, чем мне ее отблагодарить. Надеюсь подарить ей эту книгу. Я хочу многое успеть написать. Потому что мало кто знает то, что знаю я. Я хочу поделиться с этой страной моим особым опытом, который я приобрел в России.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».