Три женщины - [157]

Аарон Ааронсон задержался в Каире, Лишанский вернулся в Зихрон-Яаков. На время отсутствия Ааронсона НИЛИ возглавили Лишанский и Сарра. Тут же пошли слухи, что Лишанский убил Файнберга из ревности к Сарре. А член НИЛИ, двоюродный брат Файнберга, отправился проследить его маршрут, чтобы докопаться до истины, но его схватили турки и повесили в Дамаске.

В результате достигнутой Ааронсоном договоренности с англичанами с февраля 1917 года связные НИЛИ из Англии начали высаживаться с военного корабля в районе Атлита, где находилась опытная сельскохозяйственная станция агронома Аарона Ааронсона.

Восемь месяцев передавала НИЛИ английской разведке собранную информацию о численности турецкой армии, о ее передвижениях, о расположении аэродромов и военных складов. Сарра Ааронсон с помощниками принимала с корабля коробки с золотыми монетами — средства, собранные за границей для нуждающихся евреев в Эрец-Исраэль — и переправляла их комитету, которым руководил первый мэр Тель-Авива Меир Дизенгоф.

* * *

Осенью 1917 года в руках у турок оказался один из членов НИЛИ, выданный бедуинами. Под пытками он рассказал о НИЛИ и назвал все имена. Турецкие солдаты окружили Зихрон-Яаков, арестовали всех подозреваемых в причастности к НИЛИ, включая Сарру Ааронсон. Три дня турки пытали ее, вырывали ей ногти и волосы, но ничего не добились. Тогда они решили перевезти Сарру в Назарет, чтобы нужные показания выбил из нее главный врач Четвертой турецкой армии, садист Хасан-бек, напоминание о котором и по сей день не исчезло из Израиля: на границе Тель-Авива и Яффо стоит мечеть Хасан-бека.

Перед отправкой в Назарет Сарра попросила у начальника тюрьмы разрешения сменить окровавленные тряпки. Ее в кандалах привели к ней домой, охранник остался во дворе, а Сарра закрылась в ванной, достала из тайника пистолет и выстрелила себе в рот. Но она была так слаба, что рука дрогнула, и выстрел получился неудачным. Полностью парализованная, но в сознании, Сарра прожила еще трое суток.

Лишанский был единственным руководителем НИЛИ, которому удалось бежать. Турки объявили ультиматум: либо евреи выдадут Лишанского, либо от Зихрон-Яакова не останется и следа, а заложники будут убиты. Лишанский метался от дома к дому, стучался во все двери, но никто ему не открыл. «Турки нас вырежут, как они вырезали армян», — говорили евреи. За голову Йосефа Лишанского турки назначили награду в сто фунтов золотом. В последней надежде он бросился к старым друзьям из «ха-Шомер». Не зная, что с ним делать, заместитель командира Цви Надав запросил указаний Шохата. Связной в Ливане переправил Шохату шифрованную записку через сирийскую границу.

Прочитав записку, Шохат повел Маню на прогулку, где и сообщил ей о провале НИЛИ, о самоубийстве Сарры и об охоте на Лишанского.

— Я всегда говорила, что они — дилетанты, — холодно заметила Маня.

— Да Бог с ними. Сейчас надо решать, что делать с Лишанским. На кой черт Цви с ним связался? Ведь он знает, что этого «красавчика» ищет полиция! Что теперь делать?

— Выдать Лишанского туркам, — так же холодно отрезала Маня.

— Да ты что? Каким бы он ни был, он — еврей. Нет уж, доносчиками мы не будем. У турок своих хватает.

— Вот они и донесут, где прячется Лишанский. Хочешь, чтобы турки спалили весь Зихрон?

— Наши люди должны его спрятать, пока не удастся переправить его через границу.

— А тем временем турки начнут убивать евреев. Ты что, не знаешь старого революционного правила «Жертвовать одним ради спасения многих»? Лишанский поставил под удар весь «ха-Шомер». Он же знает всех по именам и выдаст еще до того, как его начнут пытать.

— Конечно, если турки накроют Лишанского, всех наших людей повесят вместе с ним. Но даже если Лишанского выдать, мы не избавимся от мести турок. Нет, Лишанского нужно прятать и охранять. Я так и напишу Цви. У тебя бумага есть?

— Подожди, Исраэль, не горячись, слушай меня внимательно. Нельзя допустить, чтобы Лишанский попал к туркам живым. Надо оставить ему пистолет, и пусть застрелится сам, как Сарра.

— А если не застрелится?

— Тогда его прикончим мы.

Шохат внимательно посмотрел Мане в глаза и вспомнил, что в Гродно говорили: «С Маней Вильбушевич шутки плохи».

— Вы же были друзьями, — сказал он.

— Рутенберг с Гапоном тоже были друзьями, — съязвила Маня. — А потом Рутенберг Гапона и повесил. Ты рассуждаешь, как ребенок, а я хорошо помню слова Гершуни: «Убей своего лучшего друга сам, чтобы его не убили враги». Турки все равно поймают и повесят Лишанского. Так что для него будет лучше, если это сделаем мы. По крайней мере, мучиться не будет. Ну, так кому поручим?

Шохат помолчал, не желая так быстро сдаваться. Потом глухо проговорил:

— Цви его подобрал, пусть он от него и избавляется. Но пистолет ему все-таки нужно оставить. Ликвидируем лишь в случае крайней необходимости.

— Такой случай уже наступил.

— Об этом судить только Цви, ему на месте виднее.

— Лишанский выдаст нашу организацию, а ты будешь еще чего-то ждать.

— Мы ни с кем не сводим счеты. Я не хочу, чтобы возникло подозрение, будто мы избавились от идеологического противника.

— Когда мне исполнилось двенадцать лет, старший брат Моше подарил мне пистолет и сказал: «Запомни, что пускают его в ход, либо совершая преступление, либо выполняя моральный долг». Понял?