Три женщины - [152]

Побывала Маня и в Петах-Тикве, где местные религиозные домовладельцы враждовали с пришлыми «голодранцами»- молодыми парнями из России, заглушавшими голод песнями, танцами, а главное — жаркими спорами о сионизме и социализме. Там Маня впервые и увидела курчавого, черноволосого, черноглазого и чернобородого Исраэля Шохата, приехавшего из ее родного Гродно и говорившего только об одном: не арабы, не бедуины и не черкесы, а вооруженные евреи должны охранять свои поселения! Молодой, горячий и красивый Исраэль Шохат спорил с Маней, о чем бы ни шла речь.

* * *

Начатое Маней исследование все больше увлекало ее, и она с головой ушла в собранные материалы, а Йехошуа Ханкин горячо поддерживал ее увлечение.

Кончилось тем, что Маня осталась в Эрец-Исраэль.

Прошла весна, потом лето. Однажды у Ханниных Маня листала старые русские газеты и вдруг увидела заголовки, которые перевернули ей душу: «Смертный приговор Гершуни», «Убийство Плеве».

Ханкины не поняли, почему Маня в истерике бросилась к дверям.

— Что с тобой, Манечка? — Ольга дала ей воды, и Маня почти шепотом выговорила:

— В Россию…

— Да что ты? Какая Россия?

— Посадите меня на пароход в Россию, — повторяла она как заклинание, оседая в крепких объятиях Ольги.

Когда Маня пришла в себя, ее усадили выпить чаю…

— Гершуни ты уже не поможешь — только себя погубишь. Нашему народу в России делать нечего. Евреи должны собраться здесь, в Эрец-Исраэль. А наш долг — помочь им в этом, — начал исподволь Ханкин.

От окладистой бороды Ханкина, от рассудительной Ольги, от начищенного самовара веяло чем-то таким домашним, что Маня успокоилась:

— Ладно, больше никаких разговоров о России.

Прошел еще год, и Маня поехала в Париж изучить французский опыт заселения колоний и убедить барона Ротшильда, владевшего обширными землями в Эрец-Исраэль, дать денег на новую ферму по образу российской сельскохозяйственной артели.

В Париже Маня посетила писателя, философа и врача Макса Нордау, который был правой рукой Герцля. Нордау принял ее очень любезно, а Маня начала читать ему лекцию о том, как важно, чтобы евреи в Эрец-Исраэль сами работали на земле, а не нанимали арабских феллахов*. Нордау слушал ее с полчаса, а потом сказал:

— Знаете, голубушка, вы одержимы идеей фикс! Вам нужно лечиться. Говорю вам это как психиатр.

Маня сверкнула очками и, не попрощавшись, ушла.

По утрам Маня сидела в библиотеках. Искать нужные материалы по ведению фермерского хозяйства ей помогал живший в Париже ее давно «офранцузившийся» двоюродный брат Ив Вильбушевич, редактор французского правительственного вестника по вопросам тропических стран.

«Я тщательно изучала все методы колонизации империалистических государств и очень быстро поняла, что нам нечему у них учиться. У нас — свой путь. Судьба еврейского народа не похожа на судьбу гоев».

Попав на аудиенцию к барону Ротшильду, Маня с ним говорила, как ей было свойственно, категорично и прямо. Еврейские поселенцы в Эрец-Исраэль не умеют самостоятельно вести хозяйство, а тут еще чиновники господина барона ставят им палки в колеса, чем окончательно губят все дело; поселенцам нужна земля, нужны деньги.

Через несколько дней барон прислал ей письмо, в котором выражал готовность передать поселенцам часть земли под ферму. Что же касается денег, то их придется искать в другом месте.

По вечерам Маня ездила в театр и в оперу в сопровождении Ива Вильбушевича. Он привязался к Мане и старался быть с ней каждую свободную минуту. Эта привязанность закончилась тем, что через некоторое время после отъезда Мани из Парижа Ив покончил с собой, как и его отец, любимый Манин дядя Осип. Семейный рок?

В Париже Маню нашел товарищ по ЕНРП. После революции 1905 года и проигранной русско-японской войны евреев снова сделали козлами отпущения, и им грозит опасность. От него же Маня узнала, что ее друзья снова занялись созданием еврейской самообороны, для которой позарез нужно оружие. И как можно больше.

Маня тут же решила, что фермы в Эрец-Исраэль подождут — нужно доставать оружие.

«Богатые парижские евреи категорически возражали против любого вмешательства в эти нелегальные дела, — вспоминала потом Маня. — Возражали и чиновники барона Ротшильда. Но с помощью двух гоев, старших офицеров французской армии, я сумела убедить барона Ротшильда поддержать еврейскую самооборону в России, и он дал 50 000 франков золотом при условии, что это останется в полнейшей тайне. Мы связались с большим бельгийским оружейным заводом в Льеже. Сумели переправить через четыре границы партию браунингов и патронов. В те времена российская таможенная служба была еще такой неопытной и наивной, что, прибегнув к разным мелким трюкам, ее легко было обдурить, так что все наши ящики с оружием дошли по назначению. Только в последний раз мы чуть было не оплошали…».

Маня переоделась в молодую «ребецен»*, обзавелась фальшивым немецким паспортом и под видом священных книг в подарок ешивам Украины от евреев Франкфурта перевезла в Россию восемь больших ящиков с оружием. Это была самая последняя партия. На ней кончились деньги барона Ротшильда.

Маня благополучно добралась до Одессы. На вокзале ее встретила Бат-Циона Мирская, член «Поалей Цион». Они с Маней сели на извозчика, а ящики вез за ними другой извозчик. Так они приехали на квартиру в центре города. По заранее разработанному плану хозяева квартиры всей семьей отправились на дачу. Люди из организаций еврейской самообороны должны были каждый день приходить за своей частью оружия. Но уже через два часа вышедшая на разведку Бат-Циона сообщила, что дом окружен шпиками. Нужно отложить раздачу оружия. Бат-Циона ушла, а Маня на всякий случай переложила из сумочки в карман юбки крошечный пистолет с глушителем, полученный в подарок от бельгийских оружейников.