Три женщины - [153]

После полудня раздался звонок в дверь. Маня открыла и увидела страшно бледного молодого человека — вот-вот упадет в обморок. Он спросил, здесь ли живет студент Акимов. Маня ответила, что он ошибся адресом, но незнакомец упал-таки в обморок. Маня втащила его в коридор и начала отпаивать водой. Придя в себя, он стал рассказывать ей бесконечную историю о том, как жена сбежала от него с другом-революционером, студентом Акимовым. Он их давно ищет, уже остался без гроша, несколько дней крошки во рту не было. Говорил он долго, а потом тем же монотонным голосом, глядя Мане прямо в глаза, спросил как бы между прочим: «Вы не слышали, что в этот дом сегодня привезли ящики с оружием для революционеров?» Маня отшатнулась, и он тут же понял, что пришел по правильному адресу, а Маня поняла, что он ее разыграл и сейчас выдаст полиции. Когда он собрался уйти, Маня не раздумывая выхватила из кармана пистолет и выстрелила в него два раза. Незнакомец упал, глядя на Маню с тоскливым ужасом, и через несколько минут скончался.

«Я должна была решить, как избавиться от трупа, — вспоминала Маня. — В одной из комнат стоял большой шкаф с зимними вещами. Я его туда затащила и забросала одеялами. Хорошо вытерла следы крови и стала ждать Бат-Циону. Она пришла поздно вечером и сказала, что шпики ушли со двора и вокруг дома все тихо. Я ей рассказала, что случилось, и она до смерти перепугалась. Мы решили засунуть труп в один из ящиков из-под оружия, отвезти его завтра на железнодорожную станцию и отправить как товарный груз. Бат-Циона пошла позвать человека нам на помощь. Через час она вернулась с молодым, толстым и веселым плотником, который принес инструменты. Когда мы хотели засунуть труп в ящик, оказалось, что у него чересчур длинные ноги и надо их отрезать. Плотник вынул пилу и попросил меня помочь. Я наотрез отказалась. Он рассердился, начал ругаться, потому что ему пришлось все делать самому. А я дрожала всем телом и ничего не могла с собой поделать. В конце концов он закончил „работу“. Мы засунули труп вместе с отрезанными ногами в ящик, набросав туда соломы и нафталину. Стерли с ящика все следы его происхождения, и плотник наглухо забил крышку. Наутро я взяла грузчиков, отвезла ящик на станцию и отправила по вымышленному адресу. За три дня подруги Бат-Ционы развезли оружие по разным местам, и на этом окончилась моя миссия».

В конце лета 1906 года, возвращаясь из России, Маня с удивлением поймала себя на мысли, что тоскует по дикой красоте Эрец-Исраэль, а может, еще больше — по Исраэлю Шохату, с которым не успела ни договорить, ни доспорить.

Они поженились в 1908 году. Маня Вильбушевич стала Маней Шохат, и началась новая эпопея в жизни этой незаурядной женщины.

21

В Палестине начала двадцатого века по равнинам Галилеи скакали на конях вооруженные евреи, одетые как арабы, и смачно матерились по-русски. Старожилы называли их «а идише казакн»*. Они бежали от погромов в России, а в Палестине на них нападали феллахи, которые их ненавидели. Но в России евреи были чужаками, а здесь они жили на своей земле, строили и защищали свои поселения, мостили дороги, осушали болота, сажали сады, а если молились, то своему Богу, и только песни пели русские.

В России часть евреев стали революционерами, ушли в подполье, отбывали сроки в тюрьмах, в ссылке, на каторге. Такой опыт пригодился тем из них, кому в Палестине приходилось все отвоевывать и добывать силой.

Одержимые идеалисты, они были готовы сами умереть за свои идеи и убить всех, кто мешал их осуществлению. Маня и Исраэль Шохат не составляли исключения.

Исраэлю был двадцать один год, а Мане — тридцать, когда они пошли «под хупу». Хупой служило натянутое на четыре штыка бело-голубое знамя созданной Исраэлем Шохатом организации еврейской самообороны «ха-Шомер». На знамени красовались ставшие девизом строчки из стихотворения Йехуды Коэна «Зелоты»*: «В крови и в огне пала Иудея, в крови и в огне она восстанет!»

В Эрец-Исраэль Маня Шохат была очень известной фигурой. Из России за ней шла слава храброй революционерки, вождя еврейской партии, участницы еврейской самообороны и террористки. Очень скоро вокруг супругов Шохат образовалось молодежное ядро.

Сначала Шохаты жили в Седжере — маленьком поселении Нижней Галилеи, где была опытная ферма под руководством агронома Элияху Краузе. Здесь в Седжере в 1907 году после праздника Суккот* Шохаты и еще восемнадцать энтузиастов осуществили идею Чернышевского, создав первую в Эрец-Исраэль коммуну, которая и стала прообразом израильского киббуца.

Коммуна оправдала себя, поскольку, как объясняла Маня, «человеческий материал был совершенно исключительным, а преданность работе — образцовой (…) мы закончили первый год с большим успехом и определенным доходом — впервые в истории еврейского земледельчества в Эрец-Исраэль».

Постепенно в коммуну вливались новые люди. Среди них был и двадцатитрехлетний уроженец Плонска Давид Йосеф Грин.

В Седжере Давида поразила увиденная им панорама:

«Со всех сторон поднимаются и спускаются горные цепи, и у каждой особый вид, особый цвет, особая форма (…) Между двумя холмами стоит гордый в своем одиночестве могучий Тавор, и его круглая вершина взирает на нас. Поднялся я на нее однажды знойным днем, и внезапно перед глазами предстало величественное и бесконечно прекрасное зрелище! Подо мной — зеленоватые холмы, цветущие долины, покрытые ковром молодой поросли; надо мной — бесконечная синева неба, а на севере, прямо напротив меня, но на расстоянии двух дней пути, высится высоченная гора, старейшина всех израильских гор — Хермон, окутанный сверкающим покровом вечных снегов. Вот она — Эрец-Исраэль (…) Здесь нашел я ту Эрец-Исраэль, о которой мечтал. Нет больше лавочников, маклеров, наемных рабочих, бездельников, живущих за счет чужого труда. Здесь все работают, все живут своим трудом. Мужчины пашут, боронят. Женщины возделывают огород и доят коров. Дети пасут гусей, скачут верхом на лошадях к отцам в поле. От деревенских жителей с загорелыми лицами пахнет землей и навозом».