Три женщины - [104]
В начале 1944 года объединенное командование ЕА решило сформировать свой отдельный еврейский легион, который сражался бы в рядах союзных войск за освобождение Франции. Для этого нужно было установить связь с Лондоном.
Первая весточка о возможности установить такую связь поступила от командира отряда ЕА в Ницце Анри Пурилеса. Он встретился с русским эмигрантом по фамилии Роговский[603], который был знаком с Кнутом. Роговский сказал, что у него есть приятельница, готовая помочь. Этой приятельницей оказалась подруга Кнута еще с 20-х годов Лидочка Червинская.
Получив разрешение от ЕА, Пурилес договорился с Червинской о встрече в Марселе в ресторане отеля «Терминюс» и пришел туда с Роговским, а Червинская — со своим другом Шарлем Порелем, которого отрекомендовала как журналиста-антифашиста, связанного с английской разведкой.
Порель пообещал передать просьбу ЕА в Лондон. Он расспрашивал Пурилеса, в самом ли деле тот — командир ЕА, потому что Лондон имеет дело только с командирами, заверил, что ЕА будет обеспечена оружием, и назначил дату следующей встречи в Париже.
Вместе с Пурилесом в Париж послали военного инструктора ЕА Жака Лазарюса.
Переговоры касались трех пунктов: отправка делегации ЕА в Лондон, получение необходимого оружия и выработка плана совместных действий в Париже.
Получив отчет Пурилеса, командование ЕА решило подписать соглашение о сотрудничестве с английской разведкой и с этой целью направить в Лондон делегацию в составе Жака Лазарюса и члена ЕА раввина Рене Капеля.
17 июля 1944 года, перед отлетом в Лондон, Капель и Лазарюс пришли в кафе на площади Комеди Франсэз, где их ждал Порель, представивший им сопровождающего — симпатичного, хорошо одетого француза Жака Рамона. Капель, Лазарюс и Рамон сели в метро, вышли через несколько станций и направились к большой черной автомашине, которая должна была отвезти их в аэропорт.
Капель и Лазарюс сели сзади, Рамон — рядом с водителем. Не успели они проехать и трехсот метров, как Рамон, резко повернувшись, выхватил пистолет и крикнул: «Руки вверх!»
Машина с наглухо задраенными дверцами помчалась на бешеной скорости по Парижу, и через полчаса двух арестованных доставили на улицу Ля Помп, 180, где в застенках гестапо хозяйничал охотник на подпольщиков Фридрих Бергер. На следующий день туда же привезли Анри Пурилеса, Ури (Эрнста) Эппенцелера, Мориса Кашу (швейцарского еврея Генриха Гольдшмидта) и еще двадцать два члена парижского отряда ЕА. Морис Кашу умер после тридцати часов беспрерывных пыток, не назвав ни одного имени.
Через месяц Пурилес, Капель, Лазарюс и Эппенцелер оказались в последнем транспорте на Бухенвальд. Вместе с ними там были русская княжна Ольга Голицына и один из богатейших людей Европы, авиаконструктор и родоначальник французской авиации Марсель Блох-Дассо[604], арестованный правительством Виши за отказ сотрудничать с немцами.
Когда Пурилес, Капель, Лазарюс и Эппенцелер решили бежать, Блох-Дассо заявил, что выдаст их немцам, потому что из-за них убьют всех остальных. Эппенцелер схватил за горло тщедушного «родоначальника» и пообещал придушить, если он посмеет пикнуть. Всем четверым удалось бежать, выломав оконную решетку.
Только после войны, когда Порель был арестован, выяснилось, что он — немец и его настоящее имя — Карл Ребейн. Он был агентом абвера[605], провалившим парижский отряд ЕА. На допросе Порель показал, что о существовании ЕА узнал от своей любовницы Червинской. Она ему рассказала, что на юге Франции действует группа молодых евреев, которая добывает фальшивые документы и создала службу сбора разведывательной информации. Он послал об этом донесение своему начальству, после чего получил приказ заняться ЕА. Порель также сказал, что платил Червинской семь тысяч франков в месяц из специального фонда абвера.
У командования ЕА не вызывало сомнений, что Червинская сотрудничала с немцами. И действительно, после освобождения Франции ее посадили в тюрьму. Но друживший с ней много лет Кнут не мог поверить, что она — предательница. Уже после войны он сказал Еве, что «с Червинской беда. Ее подозревают в сотрудничестве с немцами, и это — трагическая ошибка, этого не может быть»[606]. Не поверила в предательство Червинской и Берберова, написавшая Алданову: «Бедная Червинская в тюрьме по сей день!»[607]
22
В середине мая 1944 года с помощью знакомых из ОРТ Кнут сумел выбраться из лагеря и поселиться в Женеве, где в силу своего характера быстро начал вести «счастливую жизнь бедного студента (…) У меня прелестная маленькая, чистенькая квартирка, в ней я обрел совсем новую свободу, отдыхаю и работаю, — написал он Еве. — В отдыхе я нуждаюсь после 16 месяцев лагеря, где тяжелее всего была скученность. Я приложил усилия, чтобы маленький Иосиф попал здесь в ясли, а большой Эли — в детский дом (…) Солнце освещает чистые улицы, роскошь магазинов, элегантность прохожих, и все дышит благополучием, легкостью, радостью жизни, а в нескольких километрах отсюда — голод, тревога, отчаяние, бомбардировки, принудительные меры. Моя жена и двое моих детей в опасности».
Кнут не представлял себе, как велика и насколько близка эта опасность, когда ставил под письмом дату «25 мая 1944 года».
