Три века Яна Амоса Коменского - [16]

Но особенно беспокойно, как всегда, в Чехии. Представители чешских сословий за его спиной договариваются, сколачивают союзы против него с сословиями в Венгрии, даже в Австрии. Чехи не забыли о своих требованиях, которые они предъявляли ему перед коронованием. Он пошел (вынужден был пойти!) им навстречу лишь в одном пункте — религиозном, выполнение остальных четырех пунктов он отложил... Сословия не раз напоминали ему об этом — он прикидывался глухим. Пока он жив, эти четыре пункта выполняться не будут. Как, дать им право созывать свои съезды без его королевского соизволения? Дать им право свободно заключать союзы с сословиями других земель, мало того — заключать договоры с протестантскими князьями! Да неужто он добровольно откажется от своих королевских прав и будет зависеть от решения их сеймов?

При одной мысли об этом король Матвей почувствовал, как от волнения у него перехватывает дыхание. Все же усилием воли он заставил себя размышлять более хладнокровно. Несомненно, чехи объявили ему тайную войну. Впрочем, они не скрывают многих своих намерений. Сословия наглеют на глазах. Он хотел продолжить войну с турками, чтобы усилить свое влияние и в Европе и внутри империи, — сейм отказал ему в средствах, и планы его рухнули. А беспрерывные конфликты между католическими властями и протестантами, которые, ссылаясь на Грамоту его величества», открывают новые церкви? В любой момент эти конфликты могут перерасти в возмущение всех слоев против короля и католиков. А все это плоды политики его бесхарактерного братца императора Рудольфа, который за бесчисленными пирами, учеными увлечениями да собиранием всяческих художественных коллекций так и не понял, что происходит в его землях, в этой бунтарской Чехии, где при нем снова подняли головы протестанты, которые открыто готовились к борьбе против законной королевской власти и святой католической церкви.

Подумав о Рудольфе, король Матвей брезгливо поморщился. Мятежный дух возрос в непокорной Чехии из-за попустительства его слабодушного братца. Недаром же он, Матвей, всегда говорил, что Рудольфу пристала не королевская корона, а мантия ученого или, того лучше, прожженный фартук алхимика, которыми он наводнил свой дворец в Праге. Эти шарлатаны обещали ему добыть золото, но получалось наоборот: золото королевской казны текло в их карманы да в руки всевозможных ученых и художников, а больше всего — всяческих авантюристов и обманщиков, прикидывавшихся великими знатоками наук и искусств.

И находятся люди, которые говорят, что он поступил вероломно, с оружием в руках выступив против Рудольфа, своего родного братца, этого слабодушного меланхолика, фактически потерявшего власть над Чехией! Он долго терпел Рудольфа на чешском престоле, но всему наступает конец. Пришла пора, когда он не мог больше смотреть, как рвутся нити, связывающие воедино под властью Габсбургов Священную Римскую империю, как гибнет все содеянное их великим дедом Фердинандом I Габсбургом,[48] который благодаря политической мудрости сумел добиться своего избрания чешским королем, а затем силой и твердостью, а где обещаниями и милостью ограничил власть земства[49] и мятежных панов, заставив их признать верховную королевскую волю.

Но чешские сословия, почти сплошь протестанты, ненавидевшие короля-католика, немецкий язык и немецкие установления, лишь затаились до времени. При первом же удобном случае они восстали. Фердинанд сумел расправиться с ними. Суд его был мудрым и суровым, как и подобает королевскому суду. Зачинщики были примерно наказаны, их владения конфискованы, оружие, военные запасы отобраны, мятежные города лишились имений, передали доходы королевской казне и заплатили штраф. По окончании суда, в день святого Варфоломея, 20 августа 1547 года, король назначил сейм — при этом четверо осужденных были казнены на Градчанской площади. Кто-то назвал этот сейм кровавым — пусть! Но его решения утвердили мощь королевской власти Габсбургов. 1547 год, когда Чехия была поставлена Габсбургами на колени!

О, Фердинанд, как никто другой, умел пользоваться плодами своих побед во славу империи и святой католической церкви. Он возобновил указ о пикардах,[50] как в насмешку называли чешских братьев, запретил их сборища и повелел им присоединиться либо к католикам, либо к чашникам. В случае же отказа в течение шести недель покинуть страну. Многие еретики вынуждены были уехать — в Польшу, Пруссию, Силезию... Это он, великий их дед, призвал орден иезуитов, верных слуг католической церкви, чтобы они трудились ради искоренения лжеучения еретиков-протестантов, учредил в Праге, в этом осином гнезде еретиков, коллегию святого Климента и при ней теологическую и философскую школу; это он добился права назначения королем пражского архиепископа, который раньше избирался на земском сейме. И он, Фердинанд Габсбург, заставил признать своего старшего сына, Максимилиана,[51] будущим королем Чехии, законным наследником престола. А в последние годы своей жизни короновать его как Максимилиана II.

Король Матвей вздохнул. Он всегда вспоминал своего деда Фердинанда, когда ему было трудно. В его деяниях он черпал новые силы для борьбы. Увы, Максимилиану II, наследовавшему после Фердинанда корону Чехии и Венгрии (остальные земли империи по завещанию Фердинанда получили двое других сыновей), не хватало твердости. Правда, Максимилиан добился от сейма утверждения наследником престола своего старшего сына — Рудольфа, его, Матвея, родного братца, который, став королем Чехии Рудольфом II, временами впадал в полное слабоумие. Хотя Рудольф подтвердил все прежние указы Габсбургов против протестантов и даже распустил сейм, который отказался подтвердить его решения, все же у Рудольфа недоставало ни ловкости, ни решимости, чтобы не мешкая создать сильное войско — золото на это нашлось бы — и заставить подчиниться королевской воле всех этих панов, земанов и бюргеров, кичившихся своими старыми вольностями и привилегиями.