Три сказки - [17]
Итак, он стоял на самом кончике Ветки, куда его посадила Мамаша, и смотрел с Высоты На Мир. Трава на Лугу желтела в лучах предзакатного Солнца, и вообще вся природа была подернута печальной осенней дымкой.
— Дня не прошло, как я сижу здесь, а меня уже прямо тоска разбирает, — грустно прошептал он. — Проторчишь тут еще день — совсем пропадешь от скуки. Завтра же утром спущусь вниз, посмотрю, не найдется ли там чего-нибудь веселенького.
Потом он вернулся на середину Ветки, поджал обе пары своих маленьких ножек, аккуратно сложил пополам длинные ноги (а их, как вы знаете, у него ровно две), свернулся в комочек и опустил голову на мягкий листочек: это он укладывался спать.
На следующий день после завтрака Богомол и вправду спустился вниз. Он нарушил Материнский Наказ. Однако сам он этого не считал. Наоборот, был уверен, что ни в чем не преступает ее Наставлений. Потому что перед тем, как совершить этот дерзкий и отважный поступок, он долго размышлял: «Мама сказала, чтобы я никуда не уходил с Ветки. Но если все время сидеть на одном месте, сам не заметишь, как заболеешь от тоски, потом зачахнешь и совсем умрешь. Ведь можно погулять немного и снова вернуться сюда… Что в этом дурного?»
Придя к такому выводу, Богомол перепрыгнул с Ветки на ствол и уже по стволу спустился до самой земли. Затем он напружинил свои длинные ноги и одним прыжком выскочил из-под Большого Розового Куста.
Неторопливо и важно шествовал Богомол по Лугу. Каждый шаг — прямо загляденье. Сначала он изящным жестом подбирал маленькие ножки, затем резко выдвигал вперед длинные ноги, пританцовывал, приседал немного и — р-раз — делал внушительный Шаг-Прыжок. При этом он еще грозно раскачивался из стороны в сторону: пусть все видят, что перед ними не какой-то там богомолишка, а сам Молодой Богомол, отпрыск славного Рода воителей и вельмож. Голову он задрал так высоко, что подбородок его упирался в небо, и лишь изредка поворачивал ее то в одну, то в другую сторону, чтобы убедиться, заметил ли кто-нибудь, какая у него величественная походка.
Так Молодой Богомол самозабвенно выделывал один за другим свои Шаги-Прыжки, пока вдруг не остановился как вкопанный. Что это шевелится там, в зарослях травы, прямо перед его носом? Он впился глазами в Травяной Лес, пытаясь разглядеть «это» сквозь чащу Травинок… Но трава шелестела и раскачивалась, и за ней ничего не было видно. Припомнив на всякий случай кое-какие Боевые Приемы, Богомол задумался: что бы «это» могло быть? У него даже возникла такая мысль: «Наверное, там сидит в засаде какой-нибудь негодяй, чтобы напасть на меня и ограбить…»
Богомол принял воинственную позу. Сказать по правде, он в душе здорово трясся от страха, так что, когда он снова захотел сделать свой величественный Шаг-Прыжок, у него стали заплетаться длинные ноги. Но он все-таки не удирал. «Чего мне бояться? Если их там много, я одним прыжком умчусь отсюда на несколько замов [4]. Да и крылья, хоть я и не пробовал еще летать, в Рукопашной Схватке всегда меня выручат. Оба меча мои остры — хоть коли, хоть режь! Нет, опасаться за свою жизнь пока рано!»
Поэтому Богомол не трогался с места. Он только по-прежнему пытался разглядеть невидимого «врага». Наконец из Травяной Чащи показались два больших черных уса: «О, дядюшка Мен, знаменитый кузнечик!.. Нет, пожалуй, не он. У дядюшки Мена голова светлая, вся прямо переливается на солнце, а у этого башка черная и какая-то грязная. Конечно, это не дядюшка Мен…»
Неведомое чудовище, все выше и выше поднимаясь над стеблями травы, подползало все ближе и ближе. Богомол, пяливший на него глаза, наконец воскликнул:
— A-а, Саранчук Тяу Тяу Ма! Понятно!
Это действительно был Саранчук Тяу Тяу Ма. Он преспокойно себе шевелился в траве, пожевывая что-то. Остроконечная голова его очень походила на шляпу, которую носят землекопы. Одет он был во все серое с разными оттенками, так что, когда он ходил по земле, то совсем сливался с нею и никто уже не мог его заметить. Вид у него на первый взгляд был довольно-таки туповатый. Зато Тяу Тяу Ма был очень добродушный и вежливый, он никогда не сердился и не ссорился ни с кем.
Но Молодому Богомолу Саранчук совсем не показался таким добродушным и кротким. «Морда у него мрачная и щербатая, сразу видно — злодей. Одни выпученные глаза чего стоят! А челюсти — вон какие здоровенные! Этакими челюстищами только кусни разок — кого угодно на тот свет отправишь. Если я сейчас брошусь на него, он, конечно, примет Бой… Драться так драться, не бояться же мне, Богомолу, какого-то там Саранчука! Просто сражаться с таким грозным врагом нужно осмотрительно и хитро. Только глупцы презирают врага, прежде чем разделаются с ним. Настоящий воин должен сначала обдумать План Битвы… Ага, он поднял свою неумытую рожу. И по усам и по глазам видно, как ему не терпится на меня наброситься. Какие тут еще могут быть сомнения: он жаждет моей крови!»
Тут Молодой Богомол напряг мускулы своих длинных ног: один прыжок, другой — и он исчез. Ай-ай, уж не струсил ли он в самом деле? Что за нелепые подозрения! Послушайте лучше, как он разговаривает сам с собой на бегу:
