Три ролика магнитной ленты - [47]

Шрифт
Интервал

1. Расскажи о себе: откуда приехал, где учился, чем увлекаешься?

2. Где работаешь и нравится ли тебе твоя работа?

3. Что ты можешь сказать (хорошее, плохое) о нашем общежитии?

4. Как ты относишься к товарищам по комнате? Что можешь сказать о них?

5. Что нужно сделать, чтобы в общежитии стало лучше? Твои предложения:.

Ответы обитателей, восемьдесят шестой комнаты я попытался записать на ленту.

Р о г о в:

Послушай, может, я лучше на бумаге напишу, а, для начала? Ну ладно, сразу, так сразу. Так чего говорить-то?.. Ну, родился я, значит, в Сибири. Понятное дело, учился в школе, потом в ФЗО. На заводе слесарил. Так, да? Потом служил во флоте… Что там еще?.. Чем увлекаюсь? Да всем понемногу. Фотоаппарат вот купил, фотографирую, ясное дело. Еще до спорта я большой охотник, болельщик, значит. Так… Работаю, как ты знаешь, бригадиром в сантехслужбе. Чего тут еще скажешь? Ничего, трудиться можно…

Теперь, значит, про наше общежитие. Тут и сказать особо нечего.

Общежитие как общежитие, жить можно…

К товарищам отношусь нормально. Живем мы, как ты знаешь, вчетвером. Со мной еще трое… Про инженера скажу. Вроде парень ничего, понимаешь, — неглупый, образованный, но заносчивый… И всю дорогу недовольный, все ему не по нутру. Компания наша, видишь ли, ему не нравится. А по мне так: не приглянулись — ну и плыви куда подальше. Саня Шлентов жаловался мне, инженер все время к нему привязывается. А Саня, он же безобидный такой, слова против не скажет. Шлентов хоть и прожил в городе года три; а так и остался мужичком деревенским — все о доме вспоминает. И, веришь, нет, в столовой, говорит, ни разу в жизни не был, а уж про ресторан и говорить нечего. Смешной парняга, всю дорогу сухомяткой питается. Я ему говорю, мол, так ты дубаря можешь дать. Хоть бы хны! А вообще-то Сашка парень неплохой. Я тебе так скажу: добродушный он и без хитрости. Вроде бы мужичок, а не жмот, последним куском готов поделиться… Васька Мохов, ты его знаешь тоже, из моей бригады. Жалкий такой пацан. Над ним, понятное дело, Миха верх крепко взял — всю дорогу помыкает. Я тебе так скажу, Васька совсем погибнет, ни за что пропадет. Спасать пацана надо. Вот только не дотумкаю — как? Подъехать никак не могу. Он, знаешь, дикий, нелюдимый…

* * *

Рогов располагал к себе как-то сразу. В общежитии он прижился быстро. Через несколько дней все знали матроса…

— Послушай, ты где утюжок-то раздобыл?

— У матроса в восемьдесят шестой.

— А обувного крема черного не найдется?

— У меня нет. Спроси у матроса…

Свой быт Рогов налаживал основательно и даже с некоторой роскошью для холостого общежитского парня. На его тумбочке появились: роскошное овальное зеркало, одеколон «Шипр», крем для бритья, капроновая щетка-расческа. Сбоку на тумбочке Рогов вбил два гвоздика и повесил обувную и одежную щетки. В изголовьях кровати на стене вывесил аккуратно расчерченные таблицы всех футбольных и шахматных чемпионатов.

Однажды в воскресенье Рогов появился в комнате с торжествующей улыбкой, держа в вытянутой руке этажерку, как держат стул за одну ножку.

— Вот! В комиссионке прихватил.

На следующий день на этажерке появилось штук пять книг, а еще через несколько дней — полное собрание сочинений Лескова в одиннадцати томах — красные запыленные ледериновые обложки. Они сразу придали этажерке внушительный вид.

Рогов поправил томики, отошел в сторону, полюбовался.

— Отменно! Классика — по дешевке, уцененные. Как?

Появление этажерки с книгами Игорь Мерзанов встретил спокойно.

Шлентов уважительно взял одну из книг, полистал.

— Я почитаю?

— Читай, брат Саня!

По утрам Рогов делая зарядку и, поскольку вставал рано и начинал возню, доставая из-под кровати двадцатикилограммовую гирю, то будил всех.

— Послушай, — бурчал Мерзанов из-под одеяла сонным голосом. — Нельзя ли перенести этот тренаж на вечернее время?

— Нельзя, — отвечал Рогов. — Это утренняя разминка. Извини, брат, флотская привычка.

— Идиотская привычка!

— Физзарядка всем полезна. Об этом и в журнале «Здоровье» пишут, — не унимался Рогов.

— Слушай, иди ты…

— Ухожу! — улыбался Рогов, подняв руки. — Отчаливаю.

Во дворе он соорудил турник — вкопал два столба и укрепил на них лом, ошкуренный до блеска наждачной бумагой. Выделывал «склепки» и даже пробовал «солнышко» крутить. Дня два к турнику никто, кроме Рогова, не подходил. Потом стали осаждать толпой и откалывать под общий хохот кто что горазд.

Однажды в воскресенье Рогов вытащил во двор гирю. Собралась толпа парней. Стали выжимать на спор, кто больше.

— Был у нас в эмтэесе один кузнец, — рассказывал Шлентов, — такой здоровущий детинушка. Так он за четверть самогонки на спор выжимал ось от вагонетки…

— Я те за четверть и от вагона подниму.

— Кузнец спился, его из эмтэеса вытурили, — заключил Шлентов.

— Это что! Вот я знал одного мужика… И началось!

Подошла Римма-воспитательница. В белой кофте и темно-синей плиссированной юбке она была похожа на пионервожатую из школы. Ей не хватало только красного галстука.

— Что у вас тут происходит?

— Соревнуемся. Вы бы нам из культмассовых средств выделили на приз победителю. Ну, скажем, на бутылочку коньяку или хучь водочки.


Рекомендуем почитать
Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.