Три рассказа - [2]

Взять секс, который не приносит больше прежнего забвения. Помню, вырубаешься, забытье, малая смерть и все такое. А теперь никакой отключки, даже как снотворное не действует - мучаешься после всю ночь бессонницей, ходишь в гальюн, листаешь книгу или предаешься горестным раздумьям на понятно какую тему. Хуй вроде бы стоит как прежде и извергается, как Везувий, зато сама природа ебли и оргазма изменилась катастрофически. Раньше весь выкладывался, а теперь хуй функционирует отдельно от меня. Да и на женщин гляжу хоть и вожделенно, даже похотливо, но как-то безжеланно. Точнее: желание есть, а эрекция - когда есть, когда нет. Вот я и гадаю: в чем дело? В возрасте? Но выгляжу и чувствую себя лет на пятнадцать моложе, а проигрывая в своем писательском воображении разные возрасты, никогда - свой собственный, безнадежный, когда, по Казанове, Бог отворачивается от человека. Даже полуторагодовалого внука, чтобы не старить себя, называю сыном моего сына, но скорее в шутку. А дедом мог стать одиннадцать лет назад, если бы мой сын родил в том возрасте, в котором родил его я.

Или дело в стране, где клубника без запаха, черника без краски, помидоры без вкуса, кофе без крепости, крапива без жжения, а любовь отменена за ненадобностью, сведена к сексу либо размножению? Да и секс здесь скорее по учебнику, чем по вдохновению: помешанные на гигиене американы ежедневным мытьем отбивают у себя секс-запах, а из пяти чувств именно обоняние самое либидоносное. В зверином мире самец чует носом самку за многие мили, а в человечьем - в упор не замечает. Вот и получается: Эрос без Венеры.

Расставим теперь декорации.

Вовсе не потому, что следую классическому уставу. Скорее наоборот: проза у меня лысая, что здешние орлы. Но Аляска, где я оказался впервые, поражает даже бывалого путешественника, коим являюсь, хотя путешествую преимущественно на восток, а не на запад, а такую даль - впервые. Европу знаю лучше, чем Америку, натурализованным гражданином которой числюсь. Вот именно: числюсь. Это обо мне написал Генри Джеймс: "он усердно занимался географией Европы, но географией своей родины полностью пренебрегал." Тихий океан увидел впервые, Аляска - только шестнадцатый штат, в котором я побывал. Человек тут живет внутри природы, озера и горы по сю пору не все поименованы, а иные, наоборот, поименованы многократно: индейцами, русскими, испанцами, англичанами. Тропы забираются высоко в горы, теряются в болотах, лесах или на альпийских лугах, да и люди не всегда возвращаются из этой первородной природы, и на месте их гибели или исчезновения стоят кресты. Даже самолет - рухнул в прошлом году да так и лежит, застряв в деревьях на склоне горы, с незахороненным летчиком.

Декорации ради декораций? Отчасти. Обычный мой трюк в путевуй прозе если сюжет не достанет, позабавит дорожный маршрут, место действия окажется важнее самого действия. Ведь я и сам, нацелься на любовное приключение и потерпи крах, не знал бы, что и делать. А так - киты, медведи, тотемы, индейцы племени тлинкитов, первородные леса, остывшие и действующие вулканы, голубеющие глетчеры, плывущая, летящая над водой, а то и посуху из мощного инстинкта жизни навстречу смерти семга и прочие диковины если и не утешили меня, то утишили мою печаль. Кто знает, может природа и возбудила меня, послужила изначальным импульсом к тому, что случилось.

Стоял сентябрь, а с некоторых пор осень волнует меня как-то по-весеннему. По совпадению с собственным увяданием? Когда я поцеловал Хеллен впервые, она сделала большие глаза, не отвечала и не противилась, только как-то странно смотрела на меня. Я отлип от нее, и Хеллен очень мягко сказала:

- Мне надо привыкнуть.

- К чему привыкнуть? - крикнул я, но молча.

Проклятый возраст!

То есть никак от меня не ожидала, а я-то был уверен, что к тому все идет, и поцелуй был естественным продолжением наших разговоров и прогулок в парке тотемов и по дороге к озеру Medvejie, а для нее - вот черт! неожиданным. Как же так? Выходит, с ее точки зрения я так же безнадежно стар, как с моей - мои ровесники? Ничем от них не отличаюсь, в этом качестве больше не котируюсь, и мое дело - труба?

Даже не отказ, хотя лучше бы отказ, которому я из инстинкта приискал бы уважительную и не обидную для себя причину. Ну, например, она предпочитает однополую любовь, и разбитная толстушка медсестра Айрис, с которой они на пару снимают крохотный домик на Монастырской улице, где время от времени дают приют изгнанным из дома, одичавшим индейским ребятишкам, не просто подружка, но также сожительница. Или не хочет изменять Брайену, жениху в Джуно, пусть даже это формальный брак - контракт на разведку аляскинской тайги у Хеллен кончался, а возвращаться на родину ей не хотелось. Что если ее предстоящий брак вовсе не по расчету? Или не только по расчету?

Мы сидели у нее на балконе, я испытывал некоторую неловкость, не зная, что делать дальше - предпринять еще одну попытку или отложить до лучших времен, а пока вернуться к прежним отношениям? Над морем кружил орел, а на лужайке перед домом резвился Питер Пен, вечное дите, которого она всюду с собой таскает и которому не суждено повзрослеть: пяти месяцев от роду кот неосторожно поел отравленного моллюска, чудом спасли, но теперь у него искривленный позвоночник, он остановился в развитии - и в умственном, и в физическом. К примеру, стучит зубами на пролетающие самолеты, принимая за птиц.