Три рассказа - [7]

Мику Челобаеву выделяло среди жен сотрудников института, руководимого Гостомысловым, да и вообще в любой женской среде, то, что она не носила бюстгальтера; ее приспущенные (но не опавшие), всегда будто заинтересованные в производимом эффекте груди под свитером достаточно редкой вязки или еще под чем-нибудь, по сезону, выявляли себя совершенно определенным образом: при общении с Микой ее визави сосредоточивался на этом пункте, как грудное дитя, чающее материнского кормления. Если Мика с кем-нибудь танцевала, ее груди подсоединялись, как клеммы, к наиболее чувствительной зоне в организме партнера, повыше солнечного сплетения (партнера стандартного роста), что повергало Микиного кавалера в пограничное с оргазмом функциональное расстройство вестибулярного аппарата. От крайностей кавалера удерживал исходящий из Микиных глаз трезвый ум; глаза у Мики такого цвета, как напиток тархун в темного стекла бутылке. В ее умном зеленоватом том взгляде есть нечто общее с тем, как глядит на нас трехсотлетняя черепаха.

Мика то ли что-то закончила, то ли собиралась куда-то поступать. Иногда она участвовала на выставке детского рисунка наряду с маленькой дочкой, иногда писала сценарий в соавторстве с самым талантливым режиссером из имеющихся на данный момент. Однажды два ее рассказа, рекомендованные в печать не то Фазилем Искандером, не то Петром Проскуриным (кажется, она побывала у того и у другого, оба изъявили готовность покровительствовать дарованию), набрали в журнале, в котором редактором был... Был и сплыл... Рассказы Микаэлы Челобаевой снял обком, набор рассыпали...

Мика приходила в институт своего мужа на праздничные вечеринки: Первого мая, Седьмого ноября, двадцать третьего февраля; в особенности истово праздновали Восьмое марта: персонал в институте в основном женский — наносили столько мимозы, что после, ворчали уборщицы, хоть веники собирать. Ворчали без злобы: послепраздничная уборка вознаграждала пустыми бутылками на сдачу; бутылки находились повсюду, даже в хранилище древних рукописей, куда и за делом так просто носу не сунешь. Главное застолье устраивалось в галерее восемнадцатого века, с постоянной в ней экспозицией бюстов: царица Елизавета Петровна с наперсниками — их подарил институту потомок великокняжеского рода, доживающий свой век в одной европейской стране. Царствие Екатерины Великой было представлено только портретами и гравюрами. Стол накрывали «у Лизы», выпить на брудершафт или еще за чем-нибудь уползали «к Кате». Бывали также импровизированные, всегда радостно-возбужденные смычки части сотрудников института по случаю дня рождения, квартальной премии, ухода в отпуск или возвращения — «у Пети», «у Паши», «у Коли», «у Саши первого», «у Саши второго» — так фамильярничали с царями...

Мика являлась на все институтские ассамблеи, файф-о-клоки, а-ля-фуршеты и просто посиделки с каким-то неиссякаемым зажигательным энтузиазмом. Она с удовольствием, чистосердечно, без жеманства напивалась всем, что было на столе, накуривалась до такой степени, как воздушный шар перед взлетом наполняется газом гелием. Доставала из сумки принесенный с собой рыжий лисий хвост, прицепляла его к собственному копчику; хвост ниспадал по обтянутым джинсами выпуклостям; Микапоявлялась то здесь, то там, повсюду поджигая то, что тлело и угасало. Где бренчала музыка, там она танцевала, но, как бы ни была пьяна, как бы ни раскрепостилась, ни разу не впала в экстаз, никогда не дала себя выбрать кому-то для танца, а выбирала сама: клала свой глаз с расширенным от алкоголя, никотина, кофеина зрачком на какого-нибудь мистера, сэра, эсквайра; серая публика в поле ее зрения не попадала, знала про это и не совалась.

Александр Павлович Гостомыслов, обыкновенно пробыв с коллективом весь капустник, приняв в свой адрес шуточки, колкости, тоже отшутившись, хорошо выпив, основательно закусив, откочевывал к себе в кабинет, туда же направляли стопы гости такого же ранга, институтские единоверцы директора. В кабинете празднество продолжалось, за одной умной речью следовала другая. Сказывали анекдоты кто во что горазд. Хозяин кабинета был неистощимый охотник сыпать скоморошеские байки-притчи. Например: чья резина лучше? Раз заспорили русский, американец и француз, чья резина лучше. Француз говорит: «У нас в Париже был случай, один упал с Эйфелевой башни, подтяжкой за перила зацепился, чуть не до земли долетел, подтяжка сработала — и обратно на самую верхотуру. И хоть бы что. Наша резина — самая лучшая!» Американец говорит: «А у нас один из окна сто второго этажа выпал. Внизу другой шину накачивал. Тот, что выпал, прямо на шину угодил — и кверху взлетел, в то самое место, из какого выпал. Наша резина лучше». Русский говорит: «А у нас один с Исаакиевского собора рухнул. Как раз новые галоши надел. Сам вдребезги, а галоши целехонькие. Лучше нашей резины в мире нет!» Гостомыслов очень любил эту историю. Все ее знали, но всякий раз смеялись. Правда, смешно.

Тут являлась Мика Челобаева, одинаково вхожая во все кабинеты, обзывала сидящих в кружок докторов-профессоров мальчиками... «Ой, мальчики, что-то вы тут закисли. Пойдемте лучше танцевать». Почтенные мужи вспоминали в себе мальчиков, выпрастывались из кресел. Мика уже вела под руку Александра Павловича, он шел радостно-обреченно.