Три рассказа - [2]

Сейчас его имя редко-редко поминает кто-нибудь из писателей признанных - как яркого персонажа среди других ярких персонажей ушедшего времени. Между тем едва ли кто из этих писателей избежал его влияния непосредственного, или опосредованного через "голявкианцев", или, наконец, преодоленного годами в собственном творчестве. Своей манерой письма, а лучше сказать, литературой своей живой речи, он сориентировал ленинградскую прозу того десятилетия, действующие лица которого по сегодняшний день сами приводятся как ориентиры в разнообразных статьях, эссе и исторических очерках. Думаю, в определенном смысле он повлиял и на поэзию, сообщив ее синтаксису энергию короткой фразы, без оглядок и запутывания следов пробивающейся к цели. Сам же он равен себе: судит о вещах здраво, иронично, не как все; выпивает свободно и охотно; ни седины, ни намека на лысину; говорит скороговоркой, бывает, неразборчиво - но то же было и в молодые годы; нога не восстанавливается - но куда сейчасторопиться?

Анатолий НАЙМАН

Ни на что не похоже,

или Всегда что-то напоминает

Мы с ним жили в одном доме, вместе росли. В доме было соседей полно, но, кроме него, никто не оставил у меня сколько-нибудь значительных воспоминаний.

Еще в школе он сказал мне банальную фразу:

- Не нужно делать того, что тебе не нравится. Или стараться делать меньше. А лучше вовсе не делать.

Я не успел спросить, что он конкретно имеет в виду: он уже ушел в другую сторону. И так всю жизнь - невозможно было добиться разъяснений, он всегда уходил в сторону. Оттого, наверно, производил на меня устойчивое впечатление. Сказанные им короткие хлесткие фразы как бы навечно западали мне в душу и сверлили мозг своей энергией и загадочностью.

Я только собрался читать роман знаменитого классика, как он будто приговорил меня:

- Я не терплю толстых книг. Они не для меня. Они для толстых. Пусть заплывшие салом читают их в гамаках. Кому тяжело носить свой жир, легко прочесть толстую книгу. Для меня толстая книга тяжела. Нет, толстые книги не для меня...

Верите ли, под влиянием его речи я так никогда и не прочел той книги...

Он вылетал из школы, ветер широко раздувал полы его плаща.

- Ты куда? - попался я ему навстречу.

- Старик,- сказал он, едва задержавшись (в то время модно было говорить друг другу "старик"),- ничего не могу учить. Никогда ничего не учил и впредь не собираюсь этого делать. Не понимаю: зачем нужно что-то учить? Склоненные над книгами головы меня пугают. Ведь потом они тараторят одно и то же, как попугаи. Станут считаться умными и награждать друг друга учеными званиями...

Оказывается, в тот момент он навсегда уходил из школы. Он бросил школу без сожаления.

Как ни странно, позже мы оказались с ним на одном факультете. Такое совпадение сильно меня удивило: как же так вышло? Рот у меня открылся. Ведь чтобы в институт поступить, школу надо закончить и вступительные экзамены сдать. А он сам говорил, что это не для него. Но спрашивать, я знал, бесполезно - отмахнется, отговорится, слукавит, отшутится.

- Для меня многое мука, старик. И особенно лекции. Я посылал бы на лекции провинившихся. А приговоренных заставлял бы слушать лекции с утра до вечера. Уверен, это их в миг бы доконало. Лекция звучит назойливо. Вливается в мозг и оседает там копотью. Я вижу немало людей с копчеными мозгами. Меня удивляет их юркость. Они всегда знают то, что можно не знать. И не знают простого и главного.

Я принял сказанное на свой счет...

Случайно я проходил мимо городского спортивного зала. Окна зала выходят на улицу и облеплены десятками приплюснутых к стеклам лиц. Люди с удивлением глядят с улицы в зал. Я тоже заглянул: интересно, на что там смотрят?

Боксеры в форме прыгают и носятся по залу, бьют по воздуху, по грушам, бьют друг друга - идет тренировка. Один голый и мокрый влетел из душа прямо на ринг. Поскольку в зал смотрят люди, он корчит уморительные гримасы, пляшет, как ненормальный, специально для них. Играет на губной гармошке. С него стекает вода. Он прыгает и корчится, словно черт. То, на что уставились люди, отчаянно болтается между ног. Прижатые к стеклам глаза расширяются от удивления. Вероятно, думают, он сумасшедший. Кто бы, вы думали, это был? Это был он. Темперамент увлек его на ринг. И он, я слышал, выступал на ринге за любое спортивное общество, которое его приглашало. Большей частью он выигрывал схватки. У него была уйма грамот. "Я могу своимиграмотами обклеить все стены",- весело бахвалился он и раздавал значки восторженным ребятишкам, сам радовался как ребенок.

В ту пору он любил гонять на мотоцикле и мелькал во всех концах города под милицейский свист, всегда не вовремя бешено урчал во дворе. Он очень любил свой мотоцикл и собственноручно перекрашивал его в разные цвета - в зеленый, красный, синий, фиолетовый...

А мне каждую ночь снилось, что мне вышибают зубы. Сон был дурной, и я ждал, когда настанет худо. Каждую ночь я со страхом шел спать. Я боялся сна, он повторялся уже которую ночь. Вставал утром и, таращась в зеркало, проверял свои зубы. Сон отравлял мне жизнь. Я старался больше сидеть дома, никуда не ходить. Страх овладел мною. Лицо у меня похудело, поблекли глаза, одна щека стала нервно дергаться. Большую часть времени я лежал, слушал завывания его мотоцикла. Страшные мысли лезли мне в голову.