Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [66]

Ну, тогда он был заметно старше ее, и это ее смутило. Не то на двенадцать, не то на пятнадцать лет, он говорил тот раз — на сколько, а ей и в голову не пришло запомнить, ей вообще показалось это слишком много. Принципиально много. Не подумала, что когда-нибудь она будет старше его.

Тогда не подумала, а теперь только и делала, что занималась своеобразными арифметическими выкладками, но, так или иначе, а нынче он оказался приблизительно настолько же лет младше ее, насколько был когда-то старше…

И несколько раз по утрам, одеваясь, Ирина Викторовна не со своей, а с его точки зрения оценивала все, все свои достоинства. Выходило — не очень идеально, не совсем… Но ведь что же это случится, если в действии будут одни только идеалы, а чуть что, чуть только перестанешь соответствовать идеальным стандартам и требованиям — как тебе уже ни в каком действии жизни нет хода?

Пусть жизнь потерпит, она ведь привыкла, и ничего особенного с ней не случится, если даже в самых высоких ее действиях и проявлениях будут участвовать не одни только высокие идеалы…

И — что такое идеал? На первый взгляд, Анюта Глеб нескладна и нелепа, а ведь она — красива, да еще как!

Ее Рыцарь еще больше был рыцарем оттого, что прощал ей некоторые несовершенства, так, что если бы она не имела недостатков, надо было бы их тотчас приобрести — ради него. Чтобы ему было что прощать, было к чему относиться по-рыцарски снисходительно!

Говорила же она ему вещи, которые требовали его уступок и снисходительности, например: «Знаешь, мой милый, — ни завтра, ни послезавтра мы с тобой не встретимся. Я не смогу».

А все это, всю свою жизнь, в которой Рыцарь занял такое место, она однажды назвала так: ЮАВ…

Все три буквы — прописные.

Южно-Американский Вариант… Хотя по современной орфографии и полагается по-другому: «южноамериканский», но эта новая орфография не устраивала Ирину Викторовну.

Ведь в дальневосточном поезде Рыцарь ехал не куда-нибудь, а в Южную Америку. И ее звал туда же. С собой. Как звал, как звал!

Теперь все, что происходило с ними и между ними, происходило не только в Южной Америке, как таковой, но и на острове Жуан-Фернандес, и в ее собственном доме, и в НИИ-9 — везде, но все равно везде и всюду это был он — ЮАВ!

>Глава пятнадцатая N=45

Вот сила была у этого варианта, так сила! Когда Ирина Викторовна думала о себе, ей становилось удивительно: работа в НИИ-9, новая счетно-запоминающая установка да чтение специальных журналов по вечерам, да собственный дом с тем же самым Мансуровым-Курильским, который теперь выдавал ежедневные задания-наряды почти прежнего объема Евгении Семеновне, ну, а что же ей-то оставалось, как не взять на себя исполнение? Не старухе же мотаться по городу из-за всяких мелочей — срочных, неотложных, совершенно обязательных?! И вот еще хватало времени для жизни по Южно-Американскому Варианту. Мало того, что хватало, вся остальная жизнь как бы только подверстывалась к нему, была его частью!

А что? Уже год так было. Подумать только — год!

И откуда, и сколько сил у этих людей, которые — женщины? Особенно если что-нибудь взбредет им в голову?!

Не только силы, а еще и удовлетворение: имеется ЮАВ — Южно-Американский Вариант, ее собственный, — как это говорят? — без отца нажитый, и уж что-что, а это никто у нее не отнимет.

Некому. Да и чего ради?

А ведь Нюрок-то была права! Откуда только под мальчишеской челочкой такое безупречно точное соображение: между Ириной Викторовной и Мансуровым-Курильским не промелькнул никто третий, и поэтому действительно, ничего не происходило — ни да, ни нет. Так вот и тянулось нечто, тем не менее называемое семейной жизнью.

Это нечто ухитрялось даже устроить обе стороны, не то чтобы примирить, а именно устроить, свести концы с концами их повседневных отношений.

Ирина Викторовна это понимала и могла это объяснить только так: у нее был ЮАВ.

А что было у Мансурова? Ничего?!

Кто его знает, очень может быть, что для этого человека ничего играло такую же роль, как для нее — Южно-Американский Вариант? Что оно было для него не ничего, а Ничего?

В последние месяц-полтора в доме Мансуровых стало не то чтобы лучше, но мирно: ждали Аркадия. Он должен был приехать на неделю. Не то на побывку, не то в какую-то командировку, непонятно, но должен был.

И подобно тому, как год назад Мансуровы откладывали «серьезные» разговоры на время после отъезда Аркадия в армию, так и нынче они договорились не затевать ничего, пока Аркашку ждут на побывку, пока он дома, пока его не проводят на службу снова. Ну, а там — видно будет.

И договорились-то, кажется, безмолвно, однако же — твердо.

За истекший год корреспонденция от Аркадия составила четыре письма и четыре телеграммы. Письма были короткими, о том, что жив-здоров, что служба идет и что писать подробнее — некогда. Телеграммы — того короче: «Вышлите 35», «Вышлите 40», «Вышлите 50» и «Вышлите 60».

В соответствии с этими телеграммами Мансуров-Курильский в очередном задании-наряде давал Евгении Семеновне распоряжение: «Выслать!»

Ну, а чтобы не затруднять старушку — на почту ходила Ирина Викторовна и высылала: 35, 40, 50 и 60.