Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [221]
Но когда солнце является вечером и только для того, чтобы вот-вот уйти, когда его вечерний свет похож на рассвет и что-то неслышное в этом смещенном во времени мире нам начинает слышаться и что-то невидимое видеться, в эти минуты мы как будто угадываем ту жизнь под солнцем, которая была в далеком-далеком прошлом. Которая может быть в будущем. Которая могла бы быть, если бы Земля имела немного другой вес и вращалась бы вокруг Солнца по другой орбите.
Так просто представить: во Вселенной из туманности возникает шарик немного другого веса и размера, значит, и орбита движения вокруг Солнца у него другая, значит, и другая жизнь. Весь вопрос в том — какая?
С детства помнятся мне старомодные стихи, которые почему-то очень нравились моему отцу, он мне их читал:
Нынче был тот закат, о котором я слышал от отца.
— Очень красиво! — сказал о нем Табори Отто.
— Очень красиво! — сказала Гач Каталина.
— Так и должно быть! — сказал Такач Янош и поправил шляпу. Чтобы она сидела на голове так, как должна сидеть.
Все смотрели на виноградник Отто, на рыжеватую и пухлую землю склона, на ряды виноградных лоз, которые безупречно правильными рядами взбегали по этому склону вверх. Ну а уже там, выше склона, и было нынешнее солнце.
Чем-то, вернее всего, своею строгостью и правильностью рядов, виноградник напоминал вертикальные строки иероглифов, каждый иероглиф опирался на свою собственную черточку, на бетонный столбик-опору. Еще они были похожи на восклицательные знаки, эти столбики.
Небо с нарушенным временем суток приближало к нам гору Ньегери Хедь и отдаляло ближайшие строения Икервара и чем-то сизым пронизывало туман, распростершийся по земле, и самое землю.
— А все-таки, почему вы любите Сергея Есенина? — спросил я Табори Отто. — Чем он вам так близок?
— Даже и не знаю — уж так ли я его люблю… Но я хотел бы написать о Венгрии так же проникновенно, как Есенин написал о России! — ответил мне Отто.
Я давно не пишу путевых очерков, не записываю встречи, имена своих собеседников, знакомства с которыми едва ли не самое интересное в любом путешествии — для этого нужна молодость, наивное, но твердое убеждение в том, что, кроме тебя, никто, ни один человек, не увидел и не заметил в путешествии то, что увидел и заметил ты сам.
И не стал бы я писать об Икерваре, о том, что и как там было в один из майских дождливых дней с переменной облачностью, тем более не стал бы ничего домысливать — домысливание и ненадежно, и шатко, и может обидеть твоих собеседников, — но что делать, если ты попросту не представляешь себе своей работы без домысливания? Ведь если его не будет, тогда и за письменный стол себя не усадишь — ради чего?
Да лучше, наверное, было бы, если бы встреча в Икерваре осталась при мне одном, как ни к чему не обязывающее воспоминание, но так случилось, что чувство обязанности, возникнув, уже не оставляло меня.
Случилось потому, что спустя время я услышал стихи из той поэзии, которая Поэзия навсегда, которой нет ни срока давности, ни срока будущности.
Я их слышал, эти стихи, — в Тарханах, в лермонтовском заповеднике. Не знаю, кто их там читал, может быть, и никто, но все равно не слышать эти стихи в Тарханах нельзя, невозможно… Вот они и слышались, когда при огромном стечении народа был открыт памятник мальчику-поэту, когда один, совсем один, я бродил по комнатам тархановского дома…
Ну а если уж Икервар вот где вспомнился мне — в Тарханах! — значит, та встреча действительно жила в памяти, а если жила, значит, обязывала.
А еще обязывала музыка, то созвучие, которое все время преследовало и преследовало меня.
В самом деле:
И тут же:
Ведь то и другое — почти одна и та же мелодия, так, по крайней мере, мне так слышалось…
И тут же:
…разное время, разные стихи, разные поэты, а музыка открывает что-то общее в них, поэзию еще и еще открывает она в стихах, поддерживая ее в ее собственной жизни. Чтобы она дольше, дольше жила вопреки тому множеству причин и следствий, которые утверждают, будто ей уже некуда и не к кому приходить и место ей разве что в истории, а вовсе не в современности…
…что если ей и приходить нынче к кому-нибудь, так только затем, чтобы попрощаться, что она ищет уже не нас, а собственной свободы и покоя, в котором она могла бы забыться и заснуть.
Но что-то думается мне: Поэзию, ее голубоглазых и кареглазых мальчиков, нельзя обратить против самих себя, против друг друга, против всех нас, людей…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Произведения старейшего русского писателя Сергея Павловича Залыгина (род. в 1913 г.), всем своим творчеством продолжающего великие традиции гуманизма и справедливости, хорошо известны российскому читателю. Книги Залыгина говорят о многообразии жизни, о духовной силе человека, его неисчерпаемых возможностях. Включенные в настоящий сборник произведения последних лет (роман «Свобода выбора», повести и рассказы, а также публицистические заметки «Моя демократия») предлагают свое объяснение современного мира и современного человека, его идеалов и надежд, свой собственный нравственный и эстетический опыт.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Тропы Алтая» — не обычный роман. Это путешествие, экспедиция. Это история семи человек с их непростыми отношениями, трудной работой и поисками себя. Время экспедиции оборачивается для каждого ее участника временем нового самоопределения. И для Риты Плонской, убежденной, что она со свое красотой не «как все». И для маститого Вершинина, относившегося к жизни как к некой пьесе, где его роль была обозначена — «Вершинин Константин Владимирович. Профессор. Лет шестидесяти». А вот гибнет Онежка, юное и трогательное существо, глупо гибнет и страшно, и с этого момента жизнь каждого из оставшихся членов экспедиции меняется безвозвратно…
Книга известного советского писателя Сергея Павловича Залыгина включает роман "Южноамериканский вариант", фантастическую повесть "Оська – смешной мальчик" и рассказы. Это произведения о непростой жизни и делах очень разных людей. Автор стремился показать своих героев во всей сложности их характеров и окружающей обстановки, в те моменты, когда с наибольшей яркостью проявляются в человеке черты его натуры.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».