Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [145]

— Может, и она. И даже не может, а обязательно она. Но через нее и для других… моя картотека сделается важной. Необходимой как воздух всему советскому народу. Тем более — те мои три пункта бытия, которые я вывел из этой картотеки, как конечный ее результат. Разве этого не может случиться? Когда-нибудь?

— Ну, когда-нибудь все на свете может случиться. Все что душе угодно…

Вошла Верочка… Держась рукой за дверной косяк, она молча посмотрела на Ивана Ивановича, потом на всех присутствующих по очереди. На Генералова — с особым вниманием.

Монолог Верочки.

Когда-то, двадцать один год тому назад, я угадывала в Иване Ивановиче что-то такое, чего не знал никто, даже он сам.

Это могла угадать я одна на всем свете, и эта моя догадливость стала моей любовью. Еще какой! Иван Иванович был для меня человеком, за которым я могла бы идти куда угодно и к чему угодно.

Хотя я и до него была замужем, я ничуть не сомневалась в том, что Иван Иванович — это мой первый мужчина… Не сомневалась и в том, что стану для Ивана Ивановича последней женщиной. Самой последней и потому — единственной.

Эта встреча первого с последним стала для меня магическим и могущественным знаком любви.

Да-да! — знак был!

Но чего-то не было за этим знаком, чего-то не оказалось… не таким молодым и не таким первым оказался Иван Иванович. И я не стала для него самой последней женщиной. Я и сама почему-то оказалась не совсем такой женой, которую представляла себе под магическим знаком любви.

Но все равно, все равно я была женой своего мужа, я каждый день, а может быть, и каждый час создавала собственное замужество. Мне даже казалось иногда, что я могла бы сделать своим мужем любого мужчину, а не только Ивана Ивановича.

Это был каторжный труд, но я исполняла его. И вот через год или два я уже была для Ивана Ивановича высшим судьей, я знала о нем все.

Но Ивану Ивановичу обязательно была нужна своя собственная неподсудная тайна, и я с этим тоже согласилась и смогла убедить его, будто ничего не знаю о его картотеке. Как есть ничего!

Вот так Иван Иванович верил в свою тайну, а я верила в то, что ничего о ней не знаю. Что так и должно быть, пока мы живы. Еще я думала, что, если бы картотеку вела я, а не Иван Иванович, наверное, я сделала бы это лучше, чем он.

Но Иван Иванович был убежден, что он перед всем светом обязан вести картотеку, а потом вывести из нее три главных пункта бытия, он уже давно бы умер, если бы не эта святая обязанность. Я же всегда была поглощена своим замужеством. Так мы были поглощены каждый своим занятием. Именно так. В этом и состояла наша жизнь…

Верочка ушла. Разговор возобновился не сразу… Но уже вскоре он продолжился так, как будто бы и не прерывался.

— Вот народ, вот народ! — вздохнул Боковитый. — Иван Иванович, дорогой, ты, что ли, сказал бы Генералову, идти в кавказский дом, не теряя времени? Скажи! Подействуй своим авторитетом!

— Вот история… — громко сказал Иван Иванович. — Никак не могу собрать вас всех троих вместе. Ну, никак! — Потом, уже тихо, он сказал и еще: — Вот беда… вода-то в кавказском доме все течет… все течет… буль-буль…

— Ладно! — рассердился Генералов. — Ладно, пойду! Не пожалею своих глаз, когда ты так настроен, Иван Иванович! Тебя сроду не поймешь. Вот и нынче — собирал-собирал нас троих, а собрал — теперь разгоняешь почем здря. На все четыре стороны.

— Ты побыстрее, Генералов… — ответил ему Иван Иванович. — Бегом туда, бегом управься там, бегом вернись сюда… я подожду… а там вода…

— Всю жизнь вот так — сроду тебя не поймешь, Иван Иванович! Вернусь, ежели глаза будут целые. Обои.

И Генералов взял с сундука свой потрепанный чемоданчик и ушел, а Камушкин сказал:

— Да, это верно: в кавказском доме вода почему-то всегда течет, а электричество не горит. Давно уже так…

— Давно… — согласился Боковитый. — Еще когда там настоящие кавказцы проживали. Которые при кинжалах.

— Ножны-то у них… правда что, были… но только — пустые… — заметил Иван Иванович.

— Как это — пустые? Как пустые?! — заинтересовался Боковитый. — Рукоятки-то наружу видно же было?! — И Боковитый сделал жест, словно он вынимал из ножен кинжал.

— Рукоятки — наружу, а внутри — пусто… — подтвердил Иван Иванович, и Камушкин подтвердил тоже:

— Холодное оружие и тогда запрещено было. А тут кинжал! Вот такой! Его, само собой, запретили. А рукоятки оставили.

— А я и не знал… — разочарованно сказал Боковитый, а Камушкин и тут заметил:

— По молодости лет и не знали, товарищ Боковитый!

— Слушай, Иван Иванович, дорогой, а зачем тебе нас было собирать? В такой вот компании и всех троих? А? Почему ты надумал-то? — спросил Боковитый.

— Потому что вы… все трое… мои друзья.

— Друзья… Ну и что же, что друзья… Что из того? Можно нас и по отдельности собрать, друзей. Вот мы сейчас посидим рядышком с тобой, я и Камушкин, посидим сколько-то и уйдем. А потом Генералов придет и тоже посидит. Порядок?

— …Порядок… — это когда так все и происходит… Как задумано… — сказал Иван Иванович. — А я задумал: Генералов будет у меня в головах… Камушкин будет сидеть вот здесь… на стуле, а вы, товарищ Боковитый… будете стоять у меня в ногах, вот как сейчас стоите… чуть подальше… нет, не здесь — еще чуть-чуть подальше… вот так! Вот придет Генералов… вот мы все так и сделаем!