Три повести о любви - [46]

Шрифт
Интервал

«…У нас на родине говорят: для любимая девушка, — и он отрезал ножом кусок мяса, — даже индус будет кушать говядина».

На тонком лице Светланы снова заиграла светская улыбка.

Ипатов шагнул ко второму не то турку, не то греку и дотронулся до его плеча. Тот резко обернулся.

«Это мое место!» — сказал Ипатов.

Толстяк кивком большой, по-восточному породистой головы поднял своего спутника, и тот послушно пересел в соседнее кресло.

Ипатов сел рядом со Светланой.

«Я вижу, ты не скучаешь?» — негромко сказал он.

«Да, не скучаю!» — с вызовом ответила она.

Что ж, этого следовало ожидать. Хорош же он сейчас в ее глазах: целый час шлялся неизвестно где, оставив одну среди пьяного, липнущего к ней мужичья.

«Честное слово, я не виноват, что так получилось, — положив руку на спинку ее кресла, жалобно оправдывался он. — Неудобно говорить при посторонних… Я потом расскажу…»

«Можешь не трудиться!» — ответила она.

«Понимаешь, какая произошла история…» — бойко, как будто и не было никакой размолвки между ними, начал Ипатов.

«Прости, но мне это неинтересно», — перебила она.

«Ты всерьез?» — упавшим голосом спросил он.

«Да, всерьез!» — подтвердила она.

Кровь бросилась ему в голову:

«Тогда, может быть, я здесь лишний?»

«Тебе виднее», — пожала она плечами.

Все три не то турка, не то грека вежливо и терпеливо дожидались конца пикировки. Под их невозмутимыми, а на самом деле — насмешливыми взглядами Ипатов чувствовал себя как на сковородке.

Взбешенный очередным и на этот раз, наверно, самым сильным щелчком по носу, Ипатов уже не мог остановиться.

«Товарищ!» — крикнул он официанту, не спускавшему с их столика настороженного взгляда.

Тот сразу подошел.

«Сколько с меня? — спросил Ипатов и добавил: — За двоих!»

«Я сама за себя расплачусь!» — сухо заметила Светлана.

Официант выжидательно посмотрел на Ипатова.

«Сколько с меня за двоих?» — повторил тот.

Официант вырвал из блокнота листок и положил на столик. Сто сорок семь рублей! Ипатов вынул из заднего кармана пачку трешек и, оставив себе несколько, остальные отдал официанту. Поднимаясь, едва не опрокинул чью-то недопитую рюмку. Каменно подождал, пока тот пересчитает деньги. Их оказалось больше, чем предполагал Ипатов. Не то на двадцать, не то на тридцать рублей.

«Спасибо, генацвале», — печально сказал официант и положил деньги в карман.

Не взглянув на Светлану и ее новых приятелей, Ипатов круто повернулся и зашагал из зала…

Он очень смутно помнил, как пулей выскочил на улицу, как на всех парах помчался по этой стороне Невского и у кинотеатра «Художественный» зачем-то перебежал на другую. А дальше с ним случилось и вовсе из ряда вон выходящее. Когда он подходил к площади Восстания, ему вдруг показалось, что в толпе, переходящей улицу у вокзала, мелькнула знакомая фигура в длинной офицерской шинели. Пока Ипатов пережидал идущий сплошным потоком транспорт, Булавин, или тот, за кого он принял его, прямым ходом проследовал в вокзал. Наконец путь был свободен, и Ипатов рванулся на ту сторону. Он нисколько не сомневался, что встреча с этим человеком, сохранившим открытое фронтовое сердце, умевшим как никто больше проникаться чужой бедой, наверно, принесла бы ему желанное облегчение.

Обгоняя прохожих, Ипатов вбежал в вестибюль, кишевший людьми. Разыскать Серегу в этом столпотворении было нелегким делом, и все же Ипатов надеялся, что ему это удастся. Благодаря своему высокому росту, он глядел поверх толпы и разом охватывал десятки людей. Серыми пятнами то там, то здесь мелькали шапки-ушанки и шинели. Немало было среди них и без погон и звездочек: многие демобилизованные по разным причинам не торопились снимать привычную форму. Булавина что-то не было видно. Возможно, он уже прошел на перрон или же где-нибудь приткнулся — вон сколько народу в коридорах и залах ожидания. Прежде чем выйти на перрон, Ипатов решил осмотреть все вокзальные помещения. Он заглянул в один зал ожидания, в другой и вдруг в озарении остановился: ресторан! Куда же еще мог направить стопы Серега, для которого, как жалостливо поговаривали, день без выпивки с некоторых пор был потерянным днем! За стеной невидимый певец пружинил голос: «Мы парни бравые, бравые, бравые, а чтоб не сглазили подруги нас кудрявые, мы перед вылетом еще их поцелуем горячо сперва разок, потом другой, потом еще…». Швейцар с неожиданной предупредительностью распахнул перед Платовым дверь. В раздевалке гардеробщик и его приятель дулись в шашки. Заходить в зал в пальто было неудобно, и Ипатов бросил свой тяжеленный бобрик на стойку:

«Я сейчас! Только взгляну!»

Ресторан встретил его тем же, еще не выветрившимся из головы: дробным гулом голосов, резкими запахами пищи и грохотом ресторанных музыкальных инструментов. Как будто он никуда и не уходил, только перешел из одного зала в другой. Ипатов пробежал взглядом по столикам: Булавина не было видно. На всякий случай он прошелся и вдоль рядов — всюду были незнакомые лица. У самого выхода за небольшим столиком тесно сидели со своими девушками три морских офицера. Ипатов обратил на них внимание, еще когда только вошел. Один из моряков был очень похож на Толю. Ипатов даже вздрогнул: не Толя ли? Но у Толи было белое, чистое лицо, с ярким непреходящим румянцем, а у этого через всю щеку тянулся шрам, слабый, но все-таки заметный. Потом Ипатов о них забыл. И вот сейчас, снова приближаясь к их столику, он вдруг увидел, что сидевший лицом к залу капитан-лейтенант, оказывается, тоже заприметил его. И даже, улыбнувшись, что-то сказал своему соседу. Тот обернулся и окинул Ипатова насмешливым взглядом. Одна из девушек легонько толкнула локтем лейтенанта со шрамом. В отличие от правой щеки левая у него была чистой и розовой, как у младенца, и он снова удивительно стал похож на Толю. Правда, ненадолго. Как только лейтенант улыбнулся, это сходство исчезло. Ипатов остановился: он им смешон? Что ж, если они того хотят, он не прочь их позабавить! Дальше все было как во сне. На него ошарашенно смотрели шесть пар глаз. А тем временем его руки — он больше всего запомнил свои руки — спокойно взяли с чужого столика бутылку армянского коньяка и бокал, налили его до краев и опрокинули в рот. Затем так же не спеша и аккуратно поставили бутылку и бокал на место. Никто из сидевших за столом не сказал ни слова, не выразил возмущения. Только вид у всех шестерых, надо прямо сказать, был ошарашенный. Впоследствии Ипатов много думал о том, что же их все-таки удержало? Необычность ситуации? Его сугубо интеллигентная, не ханыжная внешность? Облагораживающее присутствие дам? А может быть, все вместе? Кто знает…


Еще от автора Яков Соломонович Липкович
Баллада о тыловиках

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Хлеб и камень

Рассказ. Журнал: «Аврора», 1990, № 11.


И нет этому конца

Большинство повестей и рассказов, включенных в эту книгу, — о войне. Но автор — сам участник Великой Отечественной войны — не ограничивается описанием боевых действий. В жизни его героев немалое место занимают любовь и дружба. Рассказы о мирных днях полны раздумий о высоком нравственном долге и чести советского человека. Произведения Якова Липковича привлекают неизменной суровой правдой, лиризмом и искренностью.


Рекомендуем почитать
Воспоминания ангела-хранителя

Действие романа классика нидерландской литературы В. Ф. Херманса (1921–1995) происходит в мае 1940 г., в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Нидерланды. Главный герой – прокурор, его мать – знаменитая оперная певица, брат – художник. С нападением Германии их прежней богемной жизни приходит конец. На совести героя преступление: нечаянное убийство еврейской девочки, бежавшей из Германии и вынужденной скрываться. Благодаря детективной подоплеке книга отличается напряженностью действия, сочетающейся с философскими раздумьями автора.


Будь ты проклят

Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.


Неконтролируемая мысль

«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.


Заклание-Шарко

Россия, Сибирь. 2008 год. Сюда, в небольшой город под видом актеров приезжают два неприметных американца. На самом деле они планируют совершить здесь массовое сатанинское убийство, которое навсегда изменит историю планеты так, как хотят того Силы Зла. В этом им помогают местные преступники и продажные сотрудники милиции. Но не всем по нраву этот мистический и темный план. Ему противостоят члены некоего Тайного Братства. И, конечно же, наш главный герой, находящийся не в самой лучшей форме.


День народного единства

О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?


Новомир

События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.