Три поколения - [268]

«В такой ливень, чего доброго, на крутиках комбайны поползут вместе с жнивником… Не придавило бы ее! — мелькнула мысль о Вере. — Не бережет она себя».

— Из-за пяти центнеров с гектара так насиловать технику! — вслух сказал он. — Нелепость! Идиотизм!..

Все раздражало сейчас Андрея: и дождь и грязная, разбитая дорога. «Льет и льет как нанятый!..»

Первыми вблизи тока встретились стада гусей. Погогатывая, они шли в том же направлении, что и главный агроном; туда же спешили и телята и свиньи. «Неужто Высоких до сих пор не огородил ток как следует?» Тревога переросла в злобу. Не замечая ни дождя, ни дороги, агроном уже бежал как на пожар.

Из пелены ливня возникли, наконец, темно-зеленые заросли крапивы, потом ажур полусгнившей изгороди… На перелазах звенья изгороди были повалены. Андрей миновал последний поворот дороги, и перед ним открылась поразившая его картина.

Среди рябых от дождя и ветра луж, на площади размером с полгектара, под открытым небом мокли вороха ржи. Густая щетка проросшего зерна по-весеннему зеленела по обочинам тока и по свободным от луж островкам в центре его. Табуны гусей, уток, телят, свиней, забравшись на крайние вороха, топтали и жрали рожь. Наевшиеся лежали тут же, зарывшись прямо в зерно. На противоположной стороне тока, среди таких же луж и ворохов хлеба, вблизи крытого навеса с возвышающейся над ним сушилкой под дождем вяло бродили какие-то люди. Их было человек пятнадцать. Трехтонка с зерном, пытаясь подъехать к одному из ворохов, буксовала с пронзительным воем. Шофер, высунувшись из кабины, что-то кричал людям у навеса.

К большому бурому вороху подбежали два мальчика, нагребли что-то в корзинки и стали сыпать в грязь под задние колеса трехтонки.

Андрей бросился на шарахнувшихся от него гусей, телят, свиней и с ожесточением стал разгонять обнаглевших нахлебников. «Твое ли это дело, главный агроном?» — подумал он и, ссутулившись, тяжело пошел к сушилке.

— Под суд, под суд! — в ярости шептал Андрей, шагая, словно по ковру, по толстому слою проросшего зерна, вмятого колесами телег и машин в разъезженную на току землю.

Ни ответственных за работу на току коммунистов, ни комсомольцев тут не было. Главного агронома встретила заведующая током, немолодая полная женщина Екатерина Локотко.

Она жаловалась на непрерывные дожди и от души радовалась, что урожай невиданно хорош, что «дело, слава богу, идет…». С круглого, румяного лица ее не сходила блаженная улыбка.

— Сушилку в среду исправили, и вот, видите, за три дня подработали и сдали государству без малого шестьсот центнеров. Спасибо району: двадцать пять душ из техникума нам прислали. Пятнадцать мы здесь оставили, а десять — на бригадные тока отправили. Дело-то и закрутилось. Колхозники посвободней вздохнули: у каждого ведь огород, вот и ухватывают… Председатель где, спрашиваете? Ну, он, бедняга, с вывозкой зерна запарился. На полях, рожь прямо на стерню ссыпают, а дождь как нарочно… Дороги так раскиселились, что ни одна машина не пройдет. В километре от парома пять трехтонок с зерном с утра буксуют. Надо бы трактор туда послать, выдернуть машины, да все тракторы на зяби… Что же касательно птицы и телят — не серчайте, это раз плюнуть: я свою Маньку от домашности оторву и приставлю с прутиком…

Андрей уже не слушал заведующую. Хлеба лежат, косьба трудная, к уборке в дождливую осень колхозы не подготовлены, о стройке крытых токов вспомнили только за две недели до косовицы, дороги вовсе упустили из виду…

Андрей был доволен только одним, что во время разговора с Локотко удержался от вспышки. «Она меньше виновата, чем я…» Прошел под навес к студентам. Они не спеша ведерками носили рожь в ларь сушилки.

— Здравствуйте, девушки!

— Здравствуйте, — вразнобой ответили молоденькие, одетые в одинаковые спортивные костюмы и оттого похожие друг на друга студентки.

— Отдохните, поговорим. — Андрей опустился на ворох ржи, и девушки окружили его.

Косынки, брови, ресницы их были густо припудрены хлебной пылью, руки испачканы. Кажется, девушек это смущало больше всего. Разглядывая грязные руки, они с любопытством ждали, о чем будет говорить с ними этот красивый молодой человек.

Андрей понимал: от того, как он сумеет подойти к ним, будет зависеть многое в работе на центральном току самого отсталого колхоза. На душе у него было пасмурно, но он улыбался.

— Комсомолки?

— Большинство, — за всех ответила широколицая, чуть скуластая сибирячка Люба Скворцова.

— Вы комсорг?

— А как вы узнали? — Серые от пыли брови и ресницы Любы дрогнули.

— По энергичному лицу.

— Догадливый! — засмеялась Люба, а с ней и все студентки.

— А я главный агроном эмтээс, Андрей Корнев. Вот мы и познакомились. Сегодня вернулся со Всесоюзного совещания и, как Чацкий, — с корабля на бал. Видите, какой порядочек на току? — Андрей махнул рукой в сторону мокнущих ворохов и нахмурился. Нахмурилось и приятное личико комсорга. — Зерна много, а машин и людей не хватает. Значит, надо как-то иначе организовать работу.

— А как? — спросила Люба.

— Давайте обсудим сообща, — предложил Андрей. — Я обещаю на очистку зерна добавить переоборудованную молотилку, на вас же, девушки, и особенно на вас, Люба, возлагаю ответственность — довести мощность сушилки до четырехсот центнеров в сутки. Спросите: как это сделать? — Андрей веселыми глазами окинул примолкших девушек. — А вот как. От ворохов ржи до сушилки примерно шесть метров. Из пяти девушек мы организуем живой конвейер и будем передавать ведра с рожью, как на пожаре. Понятно?