Три поколения - [269]

— Понятно, — за всех ответила Люба.

— Но человек с одинаковым напряжением не может трудиться весь день на одной и той же работе: через час-полтора темпы снижаются. Этого допускать нельзя. Значит, опять надо что-то придумать. Давайте вместе подумаем…

Андрей хитровато посмотрел на переглядывающихся студенток.

— Ничего не придумали? А я придумал. Вы, Люба, разделите свой отряд на три группы и меняйте их — то на засыпку зерна по конвейеру, то на передвижку ворохов из-под дождя под крышу навеса, то на трехвеялочный агрегат. Уверен, что так дело пойдет быстрее и интересное. Ну, кто со мной на живой конвейер? Только чур — рвать, как из огня: ведь хлеб спасаем!

Андрей сбросил мокрый плащ, фуражку и распахнул руки.

— Первая пятерка, ко мне!

Конвейер был создан.

— Люба, организуйте всех остальных девушек в пятерки и ставьте на другие работы. И давайте соревноваться, кто кого засыплет рожью… Начали! — Андрей зачерпнул ведром рожь и передал его соседке.

Ведра замелькали так быстро, что, казалось, поток их был непрерывен. Смотреть на веселую работу сбежались бывшие на току колхозницы, механик, истопник сушилки, мальчишки.

— Смотри, как забегали! — засмеялась толстая женщина. — Ишь, хитрец, придумал дубину на девичью спину!

— Подождите оскаляться, бабы. Для кого он придумал! Чей хлеб обихаживают? Совесть надо иметь! — возразила другая колхозница. — На своих огородах хлопочем, а хлеб гибнет. Наш ведь хлеб-то!

Ни Андрей, ни студентки, казалось, не слышали этого разговора. Захваченные ритмом работы, они соревновались в быстроте, в ловкости.

— Как весело-то, девочки!

Рожь с шумом сыпалась в питательный ларь сушилки. От разворошенного влажного зерна шел винный, хлебный дух. Андрей с наслаждением вдыхал этот сладостный запах свежей ржи. Раздражение его прошло. Что-то словно бы пело во всем его существе. Казалось, он всю жизнь готовил себя к этому захватывающе-увлекательному заключительному труду земледельца.

Красное лицо его заливал горячий пот, волосы падали ему на глаза, и не было времени ни смахнуть пот, ни отбросить со лба волосы. Лица девушек тоже раскраснелись и от этого еще больше похорошели. Студентки теперь уже не смеялись, работали молча, заботясь только о том, чтобы ведра с рожью шли непрерывной цепочкой.

Азартная работа заразила мальчишек. Побросав, как и главный агроном, фуражки, они таскали и сыпали рожь в ларь какими-то горшками и котелками.

Андрей по-крестьянски, рукавом, смахнул со лба пот и снова зачерпнул ведром рожь. По усталости, разливающейся по всему телу, он догадался, что работают они давно. Улучив мгновенье, взглянул на часы.

— Стоп! Люба, давайте новую смену.

И лишь только крикнул Андрей, пять студенток бросили лопаты и схватились за ведра. Образовался новый конвейер, а сменившиеся девушки охотно взялись за лопаты и стали к трехвеялочному агрегату.

Агроном проработал на току до вечера. Живой конвейер загрузил на полную мощность и сушилку и трехвеялочный агрегат. Прощаясь со студентками, Андрей сказал:

— Правильно, девушки, в «Войне и мире» написано: иногда рота бывает сильнее полка. И мы с вами сегодня, спасая хлеб, были сильнее самих себя. Держитесь на достигнутом уровне!

Домой возвращался в кромешной темноте. Дождь, начавшийся с полудня, не переставал и, судя по тучам, зарядил на всю ночь.

Андрей чувствовал большую усталость во всем теле, но шел в крошечную свою комнатку довольный. «Прожил день… Именно прожил, а не провел», — думал он и улыбался в темноту.

Глава XI

Уборка ржи на «полатях» до того расстроила Веру, что она, посоветовавшись с Рябошапкой, позвонила Леонтьеву:

— Василий Николаевич! Я решилась высказать вам всю горькую правду, иначе я не комсомолка… Бьемся мы здесь на этой полеглой ржи, как птица в силке, и безбожно ломаем технику. Расход горючего в пять раз превышает норму. Осот, молочай, татарник разрослись так, что ржи не видать. Солома зеленая, мокрая, хоть выжимай — не солома, силосная масса. Как же скирдовать ее? А не скирдовать нельзя: скошенные полосы надо немедленно пахать под зябь, планы сева в горах вновь увеличены. Может быть, вы опротестовали бы эти планы в крае? Ведь на ветер добра не напасешься… Это просьба и колхозников, и Рябошапки, и моя.

Леонтьев долго молчал. Потом сказал сухо, официально:

— Товарищ Стругова, убирайте рожь всеми способами. Пускайте лобогрейки, косите вручную, жните серпами, но убирайте, не прекращая работы и в дождь!

— Андрей Никодимович, я снова вынужден захватить вас к нашим памирцам, — секретарь райкома посмотрел на Корнева.

«Очень хорошо, что вынужден», — радостно просияв, подумал Андрей.

— Вчера звонила мне агроном Стругова, — продолжал Леонтьев. — «Вы бы, — говорит, — опротестовали в крае повышенные планы сева в горах», и, я чувствую, дрожит. Люблю молодежь, которая, уверовав в идею, готова переть на любую рогатину. — Леонтьев замолк и задумался. Потом заговорил уже другим тоном, как будто сам с собой: — Опротестовать… А если у меня кишка тонка? Недавно один директор эмтээс, Герой Социалистического Труда, двадцать лет проработавший в горных зонах Алтая, сообщил мне, что себестоимость центнера зерна в горах обходится около четырехсот рублей. Соображаешь, что это такое? Он же рассказал анекдот о горном хлеборобе. Встречаются два мужика весной. «Куда, сваток?» — спрашивает один. «В город, — отвечает другой, — маслица продать да семян купить: сев подходит». Встретились осенью. «Отмолотился, сваток?» — «Уж с неделю, как отмолотился. Собрался вот на базар, маслица продать да хлебца купить…»