Три плута - [25]

В этот момент Смирнин ясно почувствовал, что Мустафетов способен сделать это. Он инстинктивно сознавал по одному выражению глаз Мустафетова, что в такие минуты тот ощущал огромный прилив силы. В то же время он сознавал, что уходить куда бы то ни было глупо и бестактно.

— Какой вы, право, странный! — сказал он, несколько сконфуженный, и отошел снова к прежнему месту у письменного стола, к креслу.

Назар Назарович нарочно стал насвистывать игривый мотив из какой-то оперетки.

Вдруг снова раздался звонок.

Теперь только можно было заметить, до какой степени волновался и хозяин дома. Мертвенная бледность покрыла его лицо. На минуту он замер. У Смирнина же от перепуга даже ноги тряслись, и он не был в силах промолвить и слова.

Но менее чем через минуту Мустафетов овладел собою и пошел в переднюю, за ним последовал и трясущийся от страха Смирнин.

Никто из слуг не шел. Дверь пришлось отворять самому хозяину. На устах его уже дрожал вопрос: «Ну, что?» — когда он вдруг увидал перед собою совсем другое лицо. То был Гарпагон.

— Ах, это вы! — бросил Мустафетов, не имея уже силы придать своему лицу и интонации голоса более любезное выражение.

— Это я-с, — ехидным шепотком проговорил старый плут. — Пришел с приятной весточкой: вчера, как я достоверно узнал, засадили голубчика, хе-хе-хе, засадили, как они выражаются, безусловно, по высшей мере, хе-хе-хе…

Назар Назарович не нашелся даже сразу, что ответить на это: так далек он был теперь от мысли о Лагорине.

— Извините, — сказал он, боясь, как бы Гарпагон не расселся тут, — но я занят по крайне важному делу… Ведите дальше все по известному плану.

— Хе-хе-хе, уж мы главное сделали, а теперь пустое остается.

— Ну, и прекрасно. Извините, но я на днях сам заеду к вам…

— А мои сто рублей?

Лицо Гарпагона вдруг вытянулось и потускнело, но Мустафетов с такой готовностью удовлетворил его желание, что он без дальнейших околичностей согласился убраться.

Широко раскрыли пред ним дверь, и он столкнулся лицом к лицу с возвращавшимся Роговым.

— Ну, что? — кинулись к нему Назар Назарович и Иван Павлович.

— Дело, господа, отложено.

— Как отложено? — в ужасе спросили тот и другой.

— А это надо вам рассказать подробнее.

В неимоверном волнении последовали Назар Назарович и Иван Павлович за Роговым в кабинет. Тут они снова набросились на него с расспросами, как, что, почему, не случилось ли уже чего?

— Во-первых, господа, извольте сесть и успокоиться, — сказал он каким-то торжественным тоном. — Чего вы волнуетесь? Не понимаю даже! Ведь дело совершенно просто.

— Просто для тебя, так как ты все знаешь, но не для нас.

— А для тебя, — обратился к Смирнину Роман Егорович, — давно должно быть известно, что в банке «Валюта» выдача вкладов производится через два часа по предъявлении требований.

— Стало быть, благополучно?

— Понятное дело! Если бы было неблагополучно, разве я мог бы вернуться сюда? Ведь меня, раба Божия, мигом скрутили бы!

— Как ты спокойно говоришь об этом! Неужели тебе не страшно? — спросил Смирнин.

— Пока нисколько. А хорош бы я был, если бы дрожал как лист. Вообще надо уметь владеть собою, а в дни важных исполнений надо непременно принимать хорошую долю брома.

— Это верно, — согласился Мустафетов. — И вот, пока ты ездил в банк, я то же самое советовал Ивану Павловичу. Помилуй, не сидит спокойно, так вот и мечется: хотел к тебе навстречу бежать.

— Не годится.

— Я чуть не был вынужден связать его. Только под этой угрозой и присмирел он немножко. Ну, да с этим уже кончено. Лучше расскажи нам подробно: как ты приехал, какое вынес впечатление, что сам испытал?

— Вот видите ли, господа, прежде всего сядьте; ну, а теперь извольте слушать. Должен сознаться вам, что я вышел отсюда тоже в большом волнении. Но мне главным образом хотелось скорее приступить к вожделенному моменту. Я прошел до угла улицы — и ни одного извозчика; наконец, вижу, у перчаточника стоит один. Вскакиваю в пролетку и командую: «В банк „Валюта“!» Как назло, попалась кляча невозможная. Лупит и возчик ее и так, и сяк, а все рыси нет. Попробовал я выругаться; вижу — не помогает; давай, думаю, в философию пущусь, рассуждая сам с собою, что всему в жизни бывает конец, а стало быть, и до цели я когда-нибудь доберусь. Ну, наконец и доехал. Слез, дал извозчику два пятиалтынных и направился в главный подъезд. Народу, как назло, тьма-тьмущая. Ну, я протолкался до стойки выдачи вкладов. Чиновник — эдакий вроде тебя, Смирнин, — на меня ноль внимания: жалованья получает рублей шестьдесят в месяц, а нас, мильонщиков, в грош не ставит, думает: «Давай-ка я над ним поломаюсь!» А я разложил пред его глазами свой портфелище, так что ему в нос бросилось: «Помощник присяжного поверенного Борис Петрович Руднев», да и говорю: «По доверенности вдовы купца первой гильдии Евфросиньи Псоевны Киприяновой вклад получить надо». Он говорит:, «Позвольте документы». Ну, я ему сейчас все и выложил.

— Страшно! — сказал Смирнин, вздрогнув.

— Представь себе, в этот момент я чувствовал себя гениально спокойным. Ни одна жилка во мне не дрогнула. Я даже ответил ему шутливым тоном: «Как же, конечно! Без документов никак нельзя! Извольте получить-с». Медленно, совершенно спокойно и с коровьим хладнокровием стал я просовывать ему через его форточку по одной бумажке. «Вот это, — говорю, — доверенность Евфросиньи Псоевны Киприяновой; вот это — подлинная банковская квитанция о вкладе; вот это — мой личный документик, а в подкрепление ему извольте получить удостоверение из участка».