Три плова - [6]

- Скоро люди скажут другое, - успокоил его начальник.- Быть того не может, чтобы мы с тобой не выбрались из прорыва!

Когда Рамазан вернулся после собрания домой, Амина спросила:

- Ты невеселый, совсем невеселый - отчего?

- Нам читали приказ правительства, как бороться с крушениями и авариями, г-ответил Рамазан. - Иван Политотдел читал цифры за весь прошлый год.

Цифры, оглашенные на собрании начальником политотдела, и в самом деле было неприятно, больно слушать. За один прошлый 1934 год повреждены тысячи паровозов и вагонов, много убитых, раненых.

- Зачем говорить так громко? - жаловался Рамазан.

- Это называется самокритика, так полагается, - сказал отец.

Рамазан потом два раза прочитал об этом в газете: один раз в азербайджанской, другой - в русской. Читал с уважением, но про себя осуждал: зачем так громко, на всю Советскую страну, об этом кричать? Люди совсем перестанут доверять железнодорожникам. Не лучше ли было сделать так: собрать путейцев и им все растолковать, а другим людям - не железнодорожникам - не говорить? Теперь и Гудрат прочитает газету, и старичок масленщик…

3

Зацветали свежим верблюжатником бакинские степи. Жители полосы отчуждения, то есть расположенных близ путей участков, выпустили на кратковременные пастбища овец и верблюдов. Каспийское море переменило свой зимний цвет, малахитовый, на весенний - изумрудный. Треснули почки каштана, лоха и инжира. Бакинские улицы зацвели желтым цветом. На огородах убирали первый урожай овощей.

- Ты не замечаешь, что пришла весна! - упрекнула мужа Амина.

Он стал уходить на работу еще раньше. Слепая Миранса напоминала молодке:

- Буди скорей мужа, Амина… Раз у них такое дело, он пропадет от стыда, если проспит. Ты разве не слыхала, что Иван Политотдел говорил Рамазану?

- Я слыхала, - ответила Амина: - надо скорее выбраться из прорыва.

Слово «прорыв» старуха и молодка произносили по-русски.

Сестра Гюльназ рассказывала подругам:

«Наш Рамазан вчера говорил людям речь».

Он стал выступать на собраниях. Сперва побаивался, что русские железнодорожники будут смеяться над тем, как он коверкает иногда слова. Он так и сказал в кабинете у начальника политотдела, где обсуждали случившуюся на перегоне Баку - Аляты аварию:

- Простите мне мою нетвердую речь. Я хочу правильно говорить по-русски, но я еще не научился правильно говорить.

Пепельница-цистерна помогла ему отвести глаза от собравшихся. Иногда все же посматривал: не насмехаются ли? Глянул на одного, на другого и увидел, что русские железнодорожники слушают его так же хорошо, как и азербайджанцы. Тогда у Рамазана нашлось много новых слов.

- Сейчас, когда человек хорошо работает, все говорят: «Смотрите, этот человек хорошо работает». Даже газеты пишут, как будто важное происшествие; медали вешают, как за храбрость. В таком положении и лентяю совестно плохо работать, верно? А мне раньше невесело было работать. Например, нанялся я к подрядчику Казиму, мы строили тогда дом Гусейнову, - и вовсе не радовался я, что строю дом Гусейнову. И еще я работал в мастерских Эйзеншмита - меня туда устроили двоюродные братья Али Гусейн и Гусейн Ага. И еще я покрывал улицы киром, и тоже не нравилось. Я старался, а подрядчики меня за работу не любили, - кому же понравится?..

Рамазан оробел: зачем он это говорит? Вот встанет начальник и скажет, что ты отклонился от дела, затеял сказки, как у себя дома, за столом. Но тот сказал совсем другое, одно только слово, но очень приятное слово.

- Продолжай, - ободрил замолчавшего и упершегося взглядом в пепельницу-цистерну Рамазана начальник Иван Ти-хо-но-вич, как выговаривал теперь его имя Рамазан.

После собрания к нему подошел парторг. Он сказал:

- Я приду к тебе на днях, Рамазан.

И дня через три парторг пришел на Крайнекривую улицу поговорить с Рамазаном Алиевым о политике. Он поставил свой стул рядом с постелью Мирансы, чтобы и та слышала, какой важный разговор ведет с ним ее сын. Миранса одобряла:

- Это большая наука, очень большая наука!

На вокзальной площади расцвели канны - крупные пламенные цветы. От июльского зноя серели на деревьях листья, уходил из-под ног асфальт. Рамазан получил билет в клуб имени Двадцати шести комиссаров. Там играл оркестр, У входа в клуб каждому давали бесплатно афишку, а в афишке значилось, что оркестр сыграет мелодии Спендиарова, потом из азербайджанской оперы «Шах-Исмаил» и еще другие азербайджанские и армянские произведения. С давних пор Баку - город тюрков и армян, которых в старинное время натравливали друг на друга. Рамазану попадались иногда приехавшие из далеких краев люди, спрашивавшие жителей, не случается ли и теперь такое, то есть резня, взаимная ненависть. Вот как ответил раз Рамазан Алиев приехавшему из Киликии беженцу:

- Поверьте мне, уважаемый гражданин и товарищ армянской национальности, что даже мои старики, а мои старики- это глубокие старики, просто плюются, вспоминая, как грызлись и резались между собой в прежнее время наши народы. Гудрата с парикмахерской на Балаханской знаете? Может, еще будете у него бриться-стричься, так Гудрат женат на армянской женщине, и таких семейств у нас сейчас тысячи. Бросьте об этом беспокоиться! А то вы еще скажете, что в Баку бывает шахсей-вахсей?