Три плова - [10]
- Благодетель! Дружок! - кричал он санитару-осетину, добавляя что-то еще на родном языке санитара.
Тот властно его обхватил, яростно орудуя мылом, губками и щеткой. Он мыл его и скреб, прочищая Майеру, как младенцу, глаза, уши, ноздри, десны, зубы. Майер отплевывался, отфыркивался, отпуская изредка, когда санитар его освобождал, технические шутки:
- Из моего носа можно, ей-богу, сделать форсунку, а пупок превратить в двигатель внутреннего сгорания!
Переодевшись, Майер потребовал подать ему две бутылки кефира. Наслаждаясь освежающей кислотой и прохладой напитка, чистотой своего тела, удачной передачей смены и вообще налаженностью восстановительных работ, он громко, для всех проговорил:
- Теперь, граждане, я могу беседовать хоть с прокурором!
- Лучше не надо, - сказал санитар, уже отмывавший другого нефтяника.
Как на войне хорошее настроение командира части передается солдатам, так и тут от Майера исходило веселье удачи. Он спросил о нужном ему человеке.
- В столовой, товарищ Майер.
- Найдите его, - приказал Майер, - и скажите: пусть телефонирует куда надо. Пусть сообщит, что фонтан будет к вечеру закрыт. Пусть пишет: Майер так сказал.
- А! - воскликнул он, увидев меня. - И сколько же она нам, проклятая, арматуры испортила! Ничего, сейчас забиваем.
Майер выпил кефир и предложил взобраться на вершину вулкана. Он отдохнет на краю кратера. Что слышно в Баку? Что говорят о новом фонтане? Что пишут в газетах? Он ведь пять дней никого из своих не видел.
Когда разглядываешь окрестности Баку с вершины лок-батанского вулкана, кажется, что мир еще не устроен, даже не создан. Кажется: только что остыла планета, человек еще не приспособил землю ни для того, чтобы родить ему зерно, ни для того, чтобы напоить его водой. Вокруг - серо-красная пустыня в трещинах. И мир - как остывшая лава, бугрообразная, ползущая, еще сохранившая тепло остывания.
- За эту первозданность я и люблю наш вулкан. Отдыхать на нем для меня - чистое удовольствие, - сказал, показывая на остывший вулкан, Майер.
Он видел его последнее извержение. Оно случилось в 1929 году. Земля поползла, потащив за собой телеграфные столбы, палатки нивелировщиков и все имущество геологов-разведчиков.
- Новый кратер образовался на моих глазах! - радовался увлекательному воспоминанию Майер. - Мы тогда преследовали известного по району разбойника Ослана. Проклятый ворюга довел наших геологов до ручки, крал у них инструменты, одежду, продовольствие…
Рассказ о разбойнике Ослане, пойманном вблизи вулкана с помощью инженера Майера, остался неоконченным. Майер заметил где-то близко такое, что его, по-видимому, возмущало. Я не успел оглянуться, как Майер заорал на весь промысел своим сильным, как у привыкших командовать людей, голосом:
- Кто ее сюда пустил? Отвечайте, кто ее пустил?
Продолжая свирепо кричать, он бросился вниз по склону.
Вдоль шоссейной дороги пробиралась, боязливо оглядываясь, маленькая девочка. Конечно, Сафура! Узнав Майера, она пустилась бегом, легко перепрыгивая через кочки и ямки, топча почерневший от той же нефти верблюжатник.
Но Майер делал такие длинные прыжки, что расстояние между великаном-инженером и куклой, как он окликал Сафуру, уменьшалось быстро.
- Да не бегай ты от меня, кукла! Стой! - просил ее Майер.
Такого голоса испугался бы и разбойник Ослан. Девочка поняла, что ей не уйти, и, присев на землю, заплакала.
- Ай, Сафура, ай, Сафура!- заладили мы оба, спустившись с вулкана.
- Пусти, дядя! - закричала на Майера девочка. - Скажи: пустишь?
- Глаза какие злые, горячие! Боюсь - обожжешь, - пытался успокоить Сафуру Майер.
Он держал ее за локоть, все еще негодуя на тех, кто пустил ребенка на промысел.
- И в такие дни, когда крепкие люди падают от этого грохота в обморок!
Тут на нужных специалистов не напасешься медицинского персонала, а какой-то дурак пустил ребенка на промысел… Сознавайся, ты была у папы? - допрашивал Сафуру Майер.
Девочка уже забыла не только про слезы, но и злиться перестала. Промолчав после первого вопроса, она на второй ответила:
- Я не была у папы.
- Ты же неправду говоришь, Сафура!
- Он меня прогнал, - пожаловалась она. - Папа кричал, как ты кричишь, зачем меня пустили…
По дороге к ожидавшей его легковой машине главный инженер Лок-Батана рассказал мне, что у него на промысле уже недели три работает отец Сафуры. Старинный тартальщик вернулся на участок. Его поставили масленщиком. В эти дни он копает яму, грузит в цистерны нефть. Отцу, понятно, недоглядеть за такой любознательной дочкой…
- Чья вина, по-вашему, была бы, если б с ней что-нибудь случилось?
- Ничего не случится, - пролепетала где-то у земли Са-фура.
- Главный инженер отвечает у нас за все, даже за непорядки с детским воспитанием! - добродушно ворчал Майер.
В машину он садиться не стал, а сказал шоферу:
- Заведите мотор. Отвезите девочку… Где ты, Сафура, живешь?
- В Арменикенде. Не знаешь разве?
- Ну вот, доставишь ее, как начальство, в Арменикенд.
Пока шофер заводил ручкой мотор, Майер разговаривал с девочкой:
- Что ж ты наделала! Ах, что ты наделала! И тебе меня не жалко?
- Зачем тебя жалеть?
- Но меня же позовут и меня спросят, зачем ты позволил девочке шататься по промыслу? И будут ругать, ругать, что я плохой, негодный начальник. Меня прогонят, Сафура. Понимаешь, как это плохо, когда прогоняют с работы?
