Дважды она прочитала письмо от начала до конца, но оцепенение от шока не проходило, и только мысль о том, что, опоздав на работу, она даст Джордану Рису лишний повод для придирок, заставила ее встать, надеть пальто и взять сумку. В голове царил полнейший сумбур – как быть? Что делать? Вот и говори после этого о дурных предчувствиях!
Послание все‑таки оказалось от матери, по крайней мере от ее секретарши, так как Лавиния Престон с некоторых пор не утруждала себя писанием писем. Она собиралась в конце этой недели ненадолго заехать домой по пути в Нью‑Йорк, где у нее премьера в одном из бродвейских театров, и выражала надежду, что Кэсси сможет приехать повидаться с ними; и Кэсси знала, что «с ними» означало вовсе не мать и отца, а мать и Луиджи. Кэсси так углубилась в свои мысли, что прошла мимо здания газеты, но, спохватившись, повернула назад.
– Заблудились, мисс Престон?
Услышав язвительно‑насмешливый голос Джордана Риса, Кэсси невольно вздрогнула, и во взгляде ее не было на сей раз ни обычной дерзкой улыбки, ни гнева – лишь растерянность и испуг. Рис только что вылез из своей машины – блестящего ярко‑красного «поршекаррера». И правда, он слишком «крупная фигура» и для такой работы, и для этого города, и машина у него чересчур дорогая. На миг Кэсси забыла свои неурядицы, поймав себя на том, что разглядывает его.
Ей вспомнилось, как она впервые увидела Джордана. Хэродд Рис привел его тогда в редакцию и знакомил с сотрудниками. Рис‑старший, как всегда, был вежлив и предупредителен, младший держался на редкость невозмутимо. Эта первая встреча произвела на Кэсси ошеломляющее впечатление – никогда прежде ей не доводилось сталкиваться с таким красивым и одновременно таким жестким человеком.
Ровный золотистый загар говорил о том, что он, должно быть, недавно вернулся из очередного заморского вояжа. Волосы темные, густые; складки у рта – так и кажется, что он большой любитель посмеяться, хотя впоследствии Кэсси убедилась, что даже улыбка – редкая гостья на этом лице. А вот глаза, светлые, холодные, как серебристые льдинки, сразу же внушили ей безотчетную тревогу. Джордан Рис устремлял на каждого очередного сотрудника равнодушный, твердый взгляд, как бы ставя галочку в скучном инвентаризационном перечне, коротко вежливо кивал и крепко пожимал руку. Ее рука буквально утонула в его мощной ладони, и Кэсси облегченно вздохнула, когда он отошел от нее. Она сразу же поняла, что никогда не сможет с ним поладить, и оказалась совершенно права: Джордан Рис во всем был полной ее противоположностью!
– Надеюсь, вы все‑таки решитесь войти внутрь?
Кэсси вконец смешалась. Господи, как глупо! Ведь он открыл ей дверь и ждет. А она стоит с отсутствующим видом, бессмысленно уставившись на него и думая о своем. Всему виной это письмо. Оно повергло ее в настоящую панику.
– Простите. Я задумалась о… кое о чем… – Поблагодарив его легким кивком, Кэсси быстро вошла в здание газеты. Рис не сказал больше ни слова. Поднимаясь по лестнице, она чувствовала спиной его взгляд и была рада, когда наконец добралась до дверей офиса. Гай Мередит открыл было рот, намереваясь что‑то сказать, но осекся, увидев вошедшего следом за нею главного редактора, и быстро согнал с лица удивленное выражение.
– Театральная рецензия готова, Кэсси? – спросил Гай и, дождавшись утвердительного кивка, жестом показал на стол. – Тебе там прислали два билета на следующую неделю. С кем пойдешь? С приятелем?
– Разумеется!
Кэсси опустилась на стул и, роясь в сумке, краем глаза отметила, как мимо прошел в свой кабинет Джордан Рис. Приятель! Слова «театральная» и «приятель» все еще отдавались в ее душе болью и стыдом. А ведь все это было давным‑давно. И думать об этом ей совершенно не хотелось. Кстати, ехать домой вовсе не обязательно. Вполне можно либо не ответить на письмо, либо сослаться на перегруженность работой. Но нет, на такое она неспособна. Не в ее привычках уклоняться от жизненных сложностей, а если еще представить себе хорошо знакомую мину насмешливого презрения на лице у матери, тем более отбросишь подобные мысли.
С Луиджи Роза‑то Кэсси познакомилась в университете, когда он только что приехал из Италии. В свои тридцать лет он был гораздо старше других студентов и буквально заворожил всех, особенно девушек. Смуглый красавец с мягкими манерами уроженца Средиземноморья, Луиджи пользовался огромной популярностью в студенческой общине. К тому же он был невероятно милый! Ему никогда не надоедало выслушивать чужие проблемы. И то, что у Кэсси таковых не имелось, что она была просто «хорошим парнем», вызывало у него живейшую симпатию.
Он занимался в той же группе сценического мастерства, которую в свободное время посещала и Кэсси, и был великолепным актером. Выросшая в театральной семье, Кэсси сразу заметила в нем настоящий талант и постоянно внушала ему, что сцена – его призвание.
Общие интересы сблизили их, и как‑то само собой получилось, что все вокруг решили: самому завидному холостяку недолго осталось пребывать в этом качестве. Ну а Кэсси была по уши влюблена и совершенно счастлива. Казалось, ничто не способно омрачить ее безоблачное счастье, и она пригласила Луиджи к себе домой на долгие летние каникулы. Вот тогда‑то и рухнули все ее мечты. Домой прилетела мать, выкроившая для отдыха несколько дней между репетициями. Но, увидев Луиджи, Лавиния Престон продлила свой отпуск.
