Три любовных романа. Лучшие из лучших — 1996 (из второго десятка). - [6]

Кэсси очень рано поняла, что родители не питают друг к другу особо нежных чувств. Отец не достиг такой известности, как Лавиния. Он был характерным актером, много работал над собой, но прекрасно сознавал, что его игра никогда не сравнится блеском с игрой его жены. По‑настоящему Кэсси не чувствовала близости ни к той, ни к другому. Она вечно им мешала и, как только подросла, тотчас отправилась в школу‑интернат, а до этого времени ее воспитывали няньки и гувернантки. Так что Луиджи был ей намного ближе родителей.

Далеко не сразу Кэсси поняла, что происходит, далеко не сразу догадалась, что ее красивая и талантливая мать нарочно медлит с отъездом и сидит в этой ненавистной глуши… ради Луиджи! Ну не смешно ли? Ведь он моложе ее на целых двенадцать лет! Однако Лавиния Престон никогда не скрывала, что в ее жизни много мужчин, а вдобавок эта женщина – огненно‑рыжая, с сияющими изумрудно‑зелеными глазами – была изумительно хороша собой; Кэсси с ее каштановыми локонами и золотисто‑карими глазами выглядела рядом с матерью как Золушка, тем более что не могла похвастаться ни житейским опытом, ни какими актерским талантом.

Потом они вернулись в университет, и почти сразу же Луиджи уехал, бросив учебу, которой, в общем‑то, никогда не увлекался, а через неделю Кэсси увидела в газете, на первой полосе, фотографию: звезда английского театра Лавиния Престон на трапе самолета перед вылетом в Нью‑Йорк и рядом с нею – Луиджи, красивый, улыбающийся. Конечно, в университете тотчас пошли пересуды, что‑де собственная мать отбила у Кэсси любимого, отбила сознательно и умело; но пересуды – это еще полбеды, самое страшное – предательство матери, которое оставило в сердце Кэсси незаживающую рану… И вот теперь Лавиния снова здесь, вместе с Луиджи, и ждет мирной встречи в семейном кругу!

Прошло четыре года, а кажется, все было только вчера. В Нью‑Йорке Луиджи не произвел того впечатления, на какое рассчитывал, а впрочем, он в этом и не нуждался. Лавиния была не только талантливой актрисой, природа не обидела ее и другими способностями. Она была богата, но зря деньгами не швырялась и свои финансовые дела вела с умом, на солидной основе. Под ее крылышком Луиджи мог жить как принц и ничегошеньки не делать – только оставаться красивым и внимательным чичисбеем. К тому же Лавиния знала, чем привязать его к себе: она постоянно сулила ему большие роли, что с успехом сделала и в первую встречу, а он верил каждому ее слову.

Давняя любовь, еще сохранившаяся в сердце Кэсси, была теперь отмечена изрядной долей презрения, и все‑таки ей не хватало мужества встретиться с ними, даже спустя столько лет. Она нипочем не выдержит насмешливого и понимающего взгляда матери, безучастности отца и неискренних сетований Луиджи на превратности судьбы.

– Мисс Престон!

О Боже, оказывается, она работала и одновременно думала совсем о другом! Кэсси резко выпрямилась, не отрывая тревожного взгляда от дисплея: выходит, она уже закончила свою заметку и текст исчез с экрана. Что она сделала не так? Ладно, сейчас узнаем. На негнущихся от страха ногах Кэсси проследовала в кабинет Джордана Риса.

– Что с вами происходит? – сердито воскликнул он. – До сих пор я мог упрекнуть вас в излишней язвительности, пристрастном подходе, в резкости тона, наконец, но не в ошибках!

– Ч‑что?.. Что я сделала не так? – в панике спросила Кэсси.

Рис что‑то буркнул и жестом указал ей на стул.

– Вам лучше присесть, а то упадете… Я просмотрел ваш материал, так как он весьма заинтриговал меня, и обнаружил массу нелепых ошибок. Такое впечатление, будто вы сидели за компьютером в полубессознательном состоянии. Честно говоря, я бы не удивился.

– О Господи, ведь это уже пошло в набор! Я не успею!..

Кэсси вскочила на ноги, однако главный нетерпеливым жестом заставил ее снова сесть и кивнул на дисплей собственного компьютера.

– Я внес исправления и запустил материал в набор, – бросил он. – В целом статья замечательная, но напичкана прямо‑таки дикими ляпами! Эрик Браун стал бы посмешищем Совета, появись он в публикации под именем мисс Браун! Что с вами случилось? Я составил список ваших нелепостей, можете взглянуть.

Он протянул ей лист бумаги с длинным перечнем ошибок, и Кэсси залилась краской стыда и унижения. Оправдаться ей было нечем, и, посмотрев на нее долгим, досадливым взглядом, он наконец позволил ей удалиться. Она задержалась в редакции, пока номер не был окончательно подписан в печать. Все уже ушли, свет горел только над ее столом. Но и в тиши опустевшего здания она никак не могла отыскать решения своей проблемы – его просто не существовало. Если отказаться приехать, мать поймет, что Кэсси одержала победу, пусть и ценой мучительных терзаний. Луиджи преисполнится наигранного сожаления, а что до отца, так ему вообще плевать на ее проблемы! Если же поехать – сумеет ли она встретить их лицом к лицу? Сумеет ли убедить их в своей победе, в своем равнодушии к тому, что когда‑то произошло? Вряд ли ей по силам сыграть беспечность, которой на самом деле нет и в помине.

– По‑моему, у вас что‑то стряслось, а?

Кэсси вздрогнула, услышав рядом низкий, теперь уже спокойный голос, и задним числом сообразила, что Джордан Рис, как всегда, покидает здание редакции последним.