Три лика пламени - [27]

Нолофинвэ не отвечал — бледный как мел, белее своей рубашки, на которой уже начало расплываться красное пятнышко. Клинок был очень острый — других не делаю.

— Прекратите! — В зал ворвался отец. — Фэйниель, немедленно опусти меч! Это приказ! — Рявкнул он. Я никогда еще не видела короля в такой ярости. — Ну?! — Отброшенный клинок пронзительно зазвенел о мрамор.

Что же ты, благородный наш Инголдо, не спешишь признаться, как оскорблял единокровную сестру в стенах родного дома? Как попрекал Искажением? Как плевал мне в лицо каждым словом, каждым жестом, каждым взглядом?

В открытую дверь робко заглянул Айканаро. Я только теперь сообразила, что он с утра вертелся рядом со мной, пытаясь на свой лад отвлекать от мрачных раздумий, и не без успеха. И, наверняка, из любопытства, прокрался следом, и слышал, а то и видел большую часть… братско-сестринской беседы о вечных ценностях.

— Инголдо? Что означали твои речи об Искажении и… прочее? — Финвэ, вне себя от гнева, обернулся к сыну. Тот стоял, ни жив, ни мертв. — Молчишь? Значит, сейчас ты молчишь… Прекрасно. Вон! — Брат вылетел за дверь, словно пушинка, оказавшаяся на пути урагана. — Айканаро, иди-ка сюда.

— Итак, сын моего сына, ты утверждаешь, что Нолофинвэ тяжко оскорбил сестру? Правда ли это? — Король пристально посмотрел в сумрачно-серые глаза внука — отражение своих собственных глаз.

— Государь! Как я могу лгать — вам? — Юноша не опустил взгляда. — Он говорил такое…

— Довольно. Я хорошо знаю, на чьей стороне твое сердце. Иди, я хочу поговорить с дочерью наедине. — Сын Арафинвэ выбежал с той же быстротой, что и Инголдо, но через другую дверь — видно, не хотел столкнуться с дядей. Разумно.

— А теперь, Фэйниель, я хочу услышать от тебя — о чем ты думала, когда поднимала руку на брата? Так опозорить наш Дом… Нет, не какими-то надуманными заговорами. Мечом, испробовавшим крови родича! — Отец поднял злосчастный клинок и вытер острие. На его ладони хищным мазком заалела чужая кровь. И это сочетание — красное на белом — почему-то накрепко врезалось мне в память.

— Глупо будет оправдываться в духе «он первым начал», правда, atarinja?

— Это оправдание для детей. — Глухо уронил он. — А я так надеялся, что детские обиды когда-нибудь забудутся…

— Он… не просто оскорбил меня… он… — Я не могла рассказать о своем падении. Легче сносить презрение Владык, жестокие слова Нолофинвэ и насмешки сородичей, чем поведать отцу, что дочь, за жизнь которой он так отчаянно боролся когда-то, и в самом деле — чудовище.

— А ты — сейчас — поклянешься мне, что никогда не поднимешь меч на эльдара, кроме как для защиты.

— Клянусь. — Я подняла левую руку — ту, что ближе к сердцу. — Ардой и Эа[47]. Никогда мой меч не обагрится кровью родича, если только по веленью судьбы мне не придется защищать себя, свой дом и народ!

— Принимаю. — Коротко и весомо бросил правитель Тириона. — Иди, дочь моя. Только, боюсь, тебе еще придется ответить за свой проступок. И не передо мной.

* * *

Верно. Не перед ним. Перед Кругом Судеб[48]. Я знала, к чему все идет, и беззастенчиво пользовалась палантиром, наблюдая за бурной деятельностью братца. Несчастный страдалец обегал Тирион и Валмар, повергая сородичей в трепет незалеченной царапиной и пламенными речами. Взбудоражив эльдаров, жертва происков Тьмы двинулась в Ильмарин. Увы, происходящее в Небесном Чертоге осталось для меня тайной, — пробиться сквозь магическую завесу, даже с помощью палантира, мог разве что Алдор.

На следующее утро я предстала перед высоким судом. Главная площадь Валмара и прилегающие к ней улочки были битком набиты эльфами и майярами, пришедшими поглазеть на диковинное зрелище.

Круг Судеб… Вернее, полукруг — четырнадцать тронов, выстроившихся по дуге, и четырнадцать величественных фигур. Четырнадцать… Напрасно я высматривала Ступающего-во-Тьме. Ему не поставили трона в Круге, и в толпе, окружившей «судилище», я его не заметила.

Кроме Нолофинвэ, никого из родни не было — отцу запретили приходить, а остальные побоялись. Даже Айканаро, — я с тоской скользила взглядом по всем светловолосым. Ваниары. Только ваниары, испуганные или, наоборот, возбужденно шушукающиеся с соседями.

Стоя перед Кругом, под сотнями глаз, я молчала. Что-то с надрывом вещал Нолофинвэ. Из толпы неслись жалостливые восклицания, нолдоры из приверженцев брата прожигали меня убийственными взглядами — они мне были просто смешны после ледяных озер в глазах Вэридэ и черно-пламенной бездны во взоре Алдора. Интересно, а каково было ему стоять перед ненавистными сородичами, ожидая приговора? Больнее, чем мне сейчас?

Большая часть Аратаров откровенно скучала: Феантури[49], Охотник, их жены, Повелитель Вод, Деглин, как всегда, сверкающий позолотой доспеха. Казалось, им все равно, кто стоит перед ними: эльфийка или причудливая тварь из Внешних Земель[50].

Впрочем, равнодушны были не все. Аллан и Ивэйн, хмурые и собранные, явно готовились защищать меня перед собратьями, Скорбящая обозревала толпу и меня с извечной печалью и всепрощением, легче от которого никоим образом не становилось, Вэридэ смотрела с отточенным презрением Высшей из Высших к зарвавшейся букашке. Вот только, звездноликая, Великие обычно не тратят эмоции на букашек. Они их просто не замечают.