Три креста - [6]
по делам страховой компании. Там у приходского священника я видел серебряное распятие…
Последние слова заинтересовали Никколо. Он резко обернулся и спросил:
— Он его продает?
— Именно поэтому я и пришел.
Никколо, казалось, разозлился, будто Корсали в чем-то провинился:
— По-твоему, оно мне понравится?
— Думаю, да.
— Ты в таких делах не разбираешься, я тебе не доверяю.
— Уж совсем за простака меня держишь!
— И сколько он просит? Скряга, небось? — спросил Джулио.
— Вроде как двести.
Никколо задрожал от возмущения:
— Передай этому священнику, пусть подавится своим распятием! Я с такими, как он, дел иметь не хочу, я покупаю только у тех, кто не умеет торговаться. Увижу его у нас в лавке — поколочу, честное слово! Так и скажи! Пусть держится от меня подальше!
Никколо готов был, казалось, растерзать несчастного гостя. Неожиданно он улыбнулся и спокойно растянулся на стуле, поглядывая то на брата, то на Корсали; глаза его сияли, он словно приглашал их посмеяться вместе с ним. Им передалась его безмятежная, ребяческая радость. Заметив это, Никколо как будто оскорбился и закричал не своим голосом:
— Не желаю с вами разговаривать!
Затем, нарочито не обращая внимания на Корсали, обратился к Джулио:
— Ты отправил счета?
— Осталось положить в конверт квитанции.
— Чего же ты ждешь?
— Сегодня все сделаю.
— Ничего не забыл указать?
— Я все переписал, как было в книге.
— А даты?
— И даты тоже.
— Хотелось бы знать, почему они не платят.
— Да просто люди поступают, как им удобно!
Никколо стукнул рукой по сундуку, так что звякнуло кольцо на мизинце, и зевнул:
— Что-то у меня голова болит: все эта острая подлива.
— Ты же просил, чтоб было побольше перца!
— Что у нас на вечер, цыпленок?
— Кажется.
— Если нет — пойду ужинать в ресторан.
— Как хочешь, кто тебе запрещает. Уже не в первый раз…
— А у тебя, Витторио, что сегодня на ужин?
— Да что Бог пошлет — бульончик, кусок вареного мяса и, может быть, головка сыра — самая малость, я ведь ем, как птичка.
Никколо усмехнулся:
— А я вот на завтра, пожалуй, куплю индейку. Я, знаешь ли, вареное мясо просто на дух не переношу!
Он повеселел и даже принялся рассказывать какую-то смешную историю. У него всегда в запасе был новый анекдот, после которого он сам хохотал до слез, приговаривая:
— Вот потеха! Кто, если не я, повеселит вас хорошим анекдотом!
Джулио тоже смеялся, но сдержанно. Никколо не унимался:
— Просто помереть можно со смеху! Аж слезы из глаз! Ой, живот болит! Прошлой ночью моя жена проснулась оттого, что я смеялся во сне — это мне приснился тот анекдот, что я давеча рассказал. Ты вот у Джулио спроси! За мной бы записывать!
Тут вошел Энрико, и Никколо помрачнел. Энрико брел спросонок, словно ошалев, покачиваясь, даже налетел на один из книжных шкафов.
— Какой же я рассеянный! Все потому, что плохо спал: у нас под окнами мраморщик что-то долбил, да так громко! Ведь знает, что люди отдыхают, имел бы хоть немного уважения! Так нет же, как нарочно. И какая необходимость так громыхать!
— Должно быть, мрамор привезли — работа есть работа.
— Чудовищная бестактность! Ведь он не один на свете! Мне до его мрамора дела нет — как и до его рогов! Жена, говорят, каждый день их ему наставляет!
— А ему какое дело до того, что ты спишь?
— Что значит — какое? Со мной все согласятся. Готов на что угодно поспорить — любой порядочный человек меня поддержит! Работал бы себе потихоньку — пожалуйста, сколько хотите! Не будить же людей! Я еле сдержался, проходя мимо, но в другой раз молчать не стану! Эх, доброта — враг мой! Ты что, высосал весь коньяк? — спросил он Никколо.
— Не нравится — покупай себе отдельную бутылку.
— Так и сделаю! А еще братья называются — хоть бы рюмку оставили.
— Выпей воды.
— Воды? Лучше провалиться мне на месте, чем взять хоть каплю в рот! Этой водой только подмываться!
Энрико даже изменился в голосе, что случалось с ним в минуты крайнего раздражения:
— Вы нарочно надо мной издеваетесь. «Выпей воды!» Разве это по-братски? Скажите, Витторио? Ничего, я сумею поставить вас на место! Я себя в обиду не дам! А еще говорят, что я обидчивый — да как тут не обидеться?!
— Сходи лучше проверь, как идут дела в переплетной мастерской.
— Я буду делать то, что считаю нужным. Это мое право. В конце концов, не из моей же кожи делают переплеты! Хотите ссоры — пожалуйста, двое на одного — что ж, ради Бога!
— Никто и не думал с тобой ругаться — напротив, мы всегда готовы тебя выслушать! — вмешался Джулио.
— Конечно, потому что вам нечего возразить!
— Зачем же возражать?
— Значит, вы продолжаете настаивать на своем?
— Послушай, Энрико, у меня нет никакого желания повышать голос.
— У тебя нет, а вот у него есть!
— Джулио, скажи ему — пусть лучше убирается подобру-поздорову! — отозвался Никколо, схватив попавшуюся под руку старинную вазу.
— Хочешь разбить вазу о мою голову? Хочешь подраться — пожалуйста, только вазу не трогай! Не думай, что я испугался — просто надо беречь вещи! Она из тонкого фаянса, дунешь — разлетится в дребезги. И потом — посмотрите, какие вмятины остались от его ног на сундуке! Да он просто вандал неотесанный!
Витторио с трудом сдерживал смех.
Федериго Тоцци (1883–1920) — признанная гордость итальянской литературы, классик первой величины и объект скрупулезного изучения. Он с полным основанием считается одним из лучших итальянских романистов начала XX в. Психологичность и экспрессионистичность его прозы при намеренной бесстрастности повествования сделали Тоцци неподражаемым мастером стиля. Ранняя смерть писателя не позволила ему узнать прижизненную славу, тем ярче она разгорелась после его смерти. Роман «Закрыв глаза» (1919) — единственный роман, изданный при жизни писателя — отличается автобиографичностью.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Рассказы Эудженио Монтале — неотъемлемая часть творческого наследия известного итальянского поэта, Нобелевского лауреата 1975 года. Книга, во многом автобиографическая, переносит нас в Италию начала века, в позорные для родины Возрождения времена фашизма, в первые послевоенные годы. Голос автора — это голос собеседника, то мягкого, грустного, ироничного, то жесткого, гневного, язвительного. Встреча с Монтале-прозаиком обещает читателям увлекательное путешествие в фантастический мир, где все правда — даже то, что кажется вымыслом.
Автобиографический роман современного итальянского писателя Р. Луперини повествует о жизни интеллектуала, личная драма которого накладывается на острые исторические и социальные катаклизмы. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Клаудио Магрис (род. 1939 г.) — знаменитый итальянский писатель, эссеист, общественный деятель, профессор Триестинского университета. Обладатель наиболее престижных европейских литературных наград, кандидат на Нобелевскую премию по литературе. Роман «Вслепую» по праву признан знаковым явлением европейской литературы начала XXI века. Это повествование о расколотой душе и изломанной судьбе человека, прошедшего сквозь ад нашего времени и испытанного на прочность жестоким столетием войн, насилия и крови, веком высоких идеалов и иллюзий, потерпевших крах.