Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь - [16]

— Входи…

Он не решался смотреть на нее. Пальцы его слегка дрожали.

Больше он не произнес ни слова. Чуть подтолкнув, он провел ее в комнату. Хотя он еще толком этого не осознавал, но дело обстояло так, что он вводил ее в свой дом. Смущенный и взволнованный, он решился наконец впустить ее в свою жизнь. Мертвая тишина, царившая в комнате, встретившей их ярким светом непогашенной лампочки, казалась какой-то прозрачной, нереальной. Он ожидал увидеть здесь грязь и беспорядок, а обнаружил явные признаки одиночества и заброшенности.

Незастеленная постель с вмятиной от головы на подушке, скомканные простыни — следы бессонницы, пижама, эти ночные туфли, эта бесформенная одежда, безжизненно повисшая на стульях…

А на столе, рядом с раскрытой книгой, остатки печальной трапезы одинокого человека!

Он вдруг ясно понял, чего избежал, хотя бы на какое-то время. Он остановился около двери, опустив голову, не осмеливаясь шевельнуться.

Он не глядел в ее сторону, но видел ее и знал, что она внимательно все разглядывает и тоже оценивает глубину его одиночества.

Он думал, что она, наверно, удивлена и раздосадована.

Удивлена она, может быть, и была, но совсем немного, когда обнаружила, что его одиночество еще более абсолютно и безнадежно, чем ее.

Первое, что ей бросилось в глаза, были две фотографии детей — мальчика и девочки.

Она прошептала:

— Значит, и у тебя также.

Все это происходило крайне медленно, ужасно медленно. Чувствовалось, как идут секунды, десятые доли секунд, самые мельчайшие единицы времени, в ходе которых ставится на карту и их прошлое, и их будущее.

Комб отвел взгляд от лиц своих детей. Теперь у него перед глазами плыла какая-то пелена, которая становилась все более мутной. Его охватил стыд, и, неизвестно почему, ему вдруг захотелось просить прощения.

Тем временем Кэй медленно погасила свою сигарету в пепельнице, сняла меховое манто, шляпу, зашла за спину своего спутника, чтобы закрыть дверь, которую он оставил открытой.

Затем, слегка прикоснувшись пальцем к его воротнику, она сказала совсем просто:

— Снимай пальто, мой дорогой!

Она помогла ему снять пальто и тут же повесила его на вешалку.

Когда вернулась к нему, она казалась более близкой и более человечной. Она улыбалась. В ее улыбке ощущалась скрытая радость, в которой она не хотела признаваться. И она добавила, обвив руками его за плечи:

— Видишь ли, я все это знала.

4

Эту ночь они провели так, будто находились в зале ожидания на вокзале или в автомобиле, застывшем у края дороги из-за поломки. Спали они обнявшись и впервые не занимались любовью.

— Не надо сегодня, — прошептала она просящим тоном.

Он понял или решил, что понял. Они сильно устали, и у них все еще немного кружилась голова, как бывает после долгого путешествия.

А неужели они действительно куда-то прибыли? Легли спать сразу же, даже не пытаясь прибраться в комнате. Как после поездки по морю долго не проходит ощущение качки и болтанки, так и им порой казалось, что они все еще идут в своем бесконечном марше по большому городу.

Впервые они встали как все люди, утром. Когда Комб проснулся, он увидел, что Кэй открывает входную дверь. Возможно, именно звук отпираемого запора и разбудил его. Первое, что он почувствовал, была тревога.

Но нет. Он рассмотрел ее со спины. Ее шелковистые волосы были распущены, а сама она облачена в один из его халатов, который волочился по полу.

— Что ты ищешь?

Она даже не вздрогнула, обернулась самым естественным образом в сторону постели и сказала ему серьезно, не улыбаясь:

— Молоко. Разве здесь не приносят его по утрам?

— А я никогда не пью молока.

— Ах, вот в чем дело!

Прежде чем подойти к нему, она зашла в маленькую кухоньку, где шумно закипала вода на электрической плитке.

— Ты пьешь кофе или чай?

Почему он так разволновался, услышав этот уже привычный голос здесь, в комнате, в которую, кроме него, никто ни разу не заходил? Поначалу он был немного обижен на нее из-за того, что она не поцеловала его утром, но теперь он понял, что гораздо лучше так, как она делает: хлопочет, ходит туда-сюда по комнате, открывает шкафы, принесла ему его шелковый халат голубого цвета.

— Хочешь надеть этот?

Шлепанцы у нее на ногах были слишком велики, из-за чего она вынуждена была передвигаться, не отрывая подошв от пола.

— А что ты ешь по утрам?

Он ответил спокойно и непринужденно:

— Когда как. Обычно, если я хочу есть, я спускаюсь вниз в кафе.

— Я нашла в железной коробке и чай, и кофе. Поскольку ты француз, то на всякий случай приготовила кофе.

— Спущусь вниз купить хлеба и масла, — объявил он.

Он чувствовал себя очень молодым. Ему хотелось выйти на улицу. Он знал, что это будет не так, как накануне, когда он покинул «Лотос», но не смог удалиться от него больше чем на сотню метров.

И вот теперь она у него дома. И он, всегда щепетильный по части туалета, даже, может быть, немного слишком, сейчас чуть было не вышел небритым, в ночных туфлях на босу ногу. В таком виде можно встретить нередко по утрам жителей Монмартра, Монпарнаса или какого-нибудь другого небогатого квартала Парижа.

В сегодняшнем осеннем утре ощущалась весна. Он с изумлением обнаружил, что напевает, стоя под душем, а Кэй в это время застилает постель и машинально подпевает ему.