Три карты усатой княгини - [42]
Но это все, как мы уже сказали, во-первых.
А во-вторых, надо было, чтобы в Россию занесло средних лет француза (или, подругой версии, итальянца); чтобы он, медленно поднимаясь по службе, был назначен в Одессе последовательно комендантом порта, инспектором карантина (то есть таможни) и заведующим гребной флотилией и должности эти открыли ему путь в местное высшее общество; чтобы здесь, будучи уже немолод, он увидел едва ли не впервые вышедшую в свет шестнадцатилетнюю Надежду Jlopep, дочь немца и грузинки, и без памяти влюбился в нее; чтобы она ответила ему взаимностью и они поженились. И чтобы выросшая в украинской глуши, в скромном имении бабушки-грузинки, да в скитаниях по гарнизонам их незнатная, небогатая, рано осиротевшая единственная дочь (а было еще четыре сына) благодаря стечению разных обстоятельств и хлопотам петербургских родственников получила протекцию самого императора и в семнадцать лет стала фрейлиной императрицы. И чтобы она была, наконец, красива — необычайной для Петербурга южной красотой.
Удивительно все сошлось, невероятно. И в результате русская поэзия золотого пушкинского времени получила свою музу по имени Александра Осиповна Смирнова-Россет. А еще ее называли «смугло-румяной красотой нашей», «академиком в чепце», «небесным дьяволенком»; «южной ласточкой», «вечной принцессой», «придворных витязей грозой», «прекрасной цыганкой», «чернооким чудом» и очень часто Донной Соль, по имени романтической героини драмы Виктора Гюго «Эрнани»[48]. Вот шуточное стихотворение Петра Вяземского:
Под прозвищами, возможными только среди очень близких людей, она легко узнается в стихах, дневниках и письмах Пушкина, Жуковского (который предлагал ей руку и сердце, но получил отказ), Вяземского, Карамзина, Плетнева, Туманского, Соболевского, Алексея Толстого…
«Смирнова была небольшого роста, брюнетка, с непотухающей искрой остроумия в ее черных и добрых глазах» (князь А. В. Мещерский). «…Она была среднего роста, стройна, медленна и ленива в своих движениях, черные, длинные, чудесные волосы оттеняли еще молодое правильное, но бледное лицо, и на этом лице сияла печать мысли» («списанный» со Смирновой образ Минской в неоконченной повести Лермонтова «Штосс»). «Она была смесь противоречий, но эти противоречия были как музыкальное разнозвучие, которое под рукою художника сливается в какое-то странное, но увлекательное созвучие» (П. А. Вяземский). «Свет не убил в ней ни ума, ни души, а того и другого природа отпустила ей не в обрез. Чудесная, превосходная женщина. Я без ума от нее» (В. Г. Белинский). «Это перл всех русских женщин, каких мне случалось знать» (Н. В. Гоголь). «Я не раз удивлялся ей, в особенности ее колоссальной памяти… Чего она не знала? На каких языках не говорила?» (поэт Я. П. Полонский). «Южная красота тонких, правильных линий смуглого лица и черных, бодрых, проницательных глаз, вся оживленная блеском острой мысли, ее пытливый, свободный ум и искреннее влечение к интересам высшего строя, — искусства, поэзии, знания, — скоро создали ей при дворе и в свете исключительное положение» (поэт И. С. Аксаков). Последняя цитата особенно важна для понимания образа красавицы Смирновой-Россет. Умница, она все схватывала на лету, и любым знаниям находилось место в ее очаровательной головке; но к тому же была натурой тонкой, от природы одухотворенной и не чуждой искусствам.
Бесспорный ум и бесспорная красота соединились в одной женщине; кроме того, она была смела, ибо не побоялась после восстания декабристов попросить у Николая I за своего дядю Николая Ивановича Лорера[49], посаженного в Петропавловскую крепость; прибавим к этому несомненный литературный талант, глубокое понимание русского языка и непоказную, но вполне ощутимую «русскость» в образе мыслей, что кажется невероятным, учитывая происхождение черноокого чуда, — ведь у Смирновой-Россет напрочь отсутствовали русские предки.
Считается, что отец ее, звавшийся в России Осипом Ивановичем, происходил — что сейчас нельзя ни доказать, ни опровергнуть — из влиятельного и знатного рода графов Россетов, сыгравших в истории Франции не последнюю роль, и, следовательно, состоял в дальнем родстве со знаменитым градоначальником Одессы дюком Ришелье[50], подле которого и сделал свою карьеру. А если даже родства прежде между ними не было, то оно все равно установилось, поскольку Ришелье стал крестным отцом Сашеньки, первого ребенка в семье Россетов. Подругой версии, более похожей на правду, Россет был выходцем из Генуи и поначалу звался на итальянский манер Россети (так, кстати, друзья называли в молодости его знаменитую дочь). Независимо от того, был Осип Иванович французского или итальянского происхождения, на новой родине он ничем особенным не отличился, но служакой был честным и в обществе человеком уважаемым. Женился он поздно, достигнув возраста пятидесяти пяти лет. Обвенчались молодые в церкви Андрея Первозванного в Грамаклее
