Три карты усатой княгини - [11]

Не забудем: XI век — это время трубадуров, менестрелей и странствующих рыцарей, готовых отдать жизнь за один взгляд прекрасной дамы. И Адельгейда, волею судьбы оказавшаяся на вершине власти и с этой вершины упавшая в пропасть, вдруг обнаружила, что женщина в ней еще не умерла.

Своего рыцаря она увидела в принце Конраде. И рыцарь изъявил готовность служить прекрасной даме и освободить ее от чудовища. Пасынок был ровесником мачехи, он наследовал от отца облик мужественный и привлекательный, но при этом обладал мягким характером. Впрочем, ничего между Конрадом и Адельгейдой не было — ни один немецкий хронист (а в хроники добросовестно записывалось все подряд, и правда и домыслы) не делает даже намека на то, что Конрад и Адельгейда позволили себе лишнее. Да это, в силу обстоятельств, было просто невозможно. Но и подозрений вполне хватило Генриху, чтобы упрятать жену за решетку, а переход Конрада на сторону врага вынуждал императора окончательно решить ее участь. Он не без оснований опасался, что, оказавшись на свободе, Адельгейда расскажет о его причастности к еретической секте и это не только развяжет Папе руки, но и отвратит от него военных союзников и даже тех церковников, которые были обязаны ему своим возвышением.

Над Адельгейдой нависла угроза гибели, но, видно, судьба хранила императрицу. По одной версии, ее вызволили посланцы Матильды Тосканской, в чьи планы входило использовать несчастную узницу в своей политической игре. По другой, Адельгейде удалось бежать из-под стражи во время переезда двора из Вероны в Лангобардию. С несколькими верными людьми, сторонясь дорог, она сумела пробраться на территорию, подвластную противникам Генриха. Обе версии сходятся в одном: встречали императрицу со всевозможными почестями — состоялось торжественное вступление Адельгейды в Каноссу, у ворот которой ее встречал коленопреклоненный Конрад.

Счастье Адельгейды, однако, продолжалось недолго. Раз вступив ради любви на скользкий путь политических игр, она стала заложницей и любви и политики. По требованию Конрада (а за его спиной угадывается Матильда Тосканская, чья вражда с императором имела фамильные корни) она подала на Генриха IV жалобу Папе, в которой огласила подробности своей семейной жизни с императором. Результатом этой жалобы стали два церковных собора — в швабском городе Констанце и в итальянской Пьяченце, причем на второй собор, открывшийся 1 марта 1095 года, прибыли епископы из Италии, Бургундии, Франции, Германии, а всего в нем участвовало около четырех тысяч человек. Столь представительные собрания в Средние века можно сосчитать на пальцах, но многолюдность собора в Пьяченце не удивляет — решалась судьба Европы на многие годы вперед. По сути, события, которые венчал этот собор, положили начало развалу «Священной Римской империи», так и не сумевшей из аморфного надгосударственного образования превратиться в единое государство с четко очерченными границами.

А кульминацией самого собора стало выступление императрицы Адельгейды. Возможно, правы те, кто считает ее инструментом в руках Папы Урбана II и других противников Генриха, но несомненно и то, что у Адельгейды были личные счеты с человеком, который номинально еще считался ее мужем. Ее речь потрясла собравшихся — Адельгейда была бесстрашна и беспощадна: сжигая за собой мосты, она в подробностях рассказала обо всех гнусностях, которые творились Генрихом и при его участии. Это было невероятно и — самоубийственно! Ибо при этом она не могла не рассказывать и о своем — пусть и принудительном — соучастии в сатанинских оргиях.

Этот поступок настолько не укладывался в нормы средневековой морали, что отвратил от Адельгейды многих ее сторонников. Папская власть, впрочем, восприняла жалобу императрицы с одобрением — как отличный повод свести счеты с Генрихом. Адельгейду даже освободили от епитимьи, поскольку было признано, что к греху ее принуждали тяжелейшим насилием и «блудодеяния она не столько совершила, сколько претерпела поневоле». Время для собора выбрали чрезвычайно удачно, поскольку в течение нескольких месяцев перед ним император потерпел ряд чувствительных поражений. Это заставило его применить излюбленную тактику — продемонстрировать видимость подчинения Святому престолу. Он предстал перед папским судом, как уже было однажды, но на этот раз суд милосердия не проявил: Генриха вновь отлучили от церкви и заключили под стражу, а его брак с Адельгейдой объявили недействительным.

Это был триумф католической церкви, но это не стало победой Адельгейды. Для императрицы, выступившей против условностей своего века, власть была лишь средством свободно жить и любить, но для мужчин, которых она любила, все обстояло наоборот — любовь была средством, а власть целью. После отрешения отца от престола Конрад бросился в борьбу за ускользающее наследство, и здесь Адельгейда помочь ему не могла — ее партия была уже отыграна…

Адельгейда почувствовала себя ненужной и беззащитной. Сторонники Генриха мстительно продолжали ее преследовать, да и сам Генрих довольно быстро — уже через год — оправился от полученных ударов, и в нем взыграли прежние амбиции. В какой-то момент Адельгейде стало ясно, что в Италии ее жизни угрожает серьезная опасность. Сборы были недолгими. В сопровождении небольшой свиты она отправилась в Венгрию, где несколько лет прожила под покровительством своей тетки Анастасии Ярославны, венгерской королевы. Но угрозы настигли ее и там, и Адельгейда поспешила на родину, в Киев.