Три господина ночи - [11]

«В Париже, – говорила Сильвия, – мужчина, у которого всего одна любовница, выглядит почти так же смешно, как верный муж».

Яснее не скажешь. Впрочем, актриса была славной женщиной и заботилась прежде всего о том, чтобы ее подопечный немедленно усвоил парижский дух. И потому она не только содержала его, но еще и принялась искать для него учителей, способных исправить его несколько дикарские манеры, а главное – «отшлифовать» его произношение, сгладить очень уж шероховатый итальянский акцент и приобщить молодого человека к красотам французской речи.

Вообще-то Казанова уже неплохо говорил по-французски. На пути из Женевы в Париж они с Антонио надолго задержались в Лионе, где некий господин де Рошбарон воспылал дружескими чувствами к Джакомо, а тот побаловал его кое-какими своими магическими фокусами. Так же, как в свое время добрый Брагадино, Рошбарон относился к Казанове по-отечески и простер свою привязанность до того, что приобщил нового друга к «новейшим франкмасонским штучкам»: франкмасонство было последним новомодным увлечением, всеобщим помешательством, и без этого, по утверждениям приобщившихся к нему, никак нельзя было сделать мало-мальски приличной карьеры в обществе.

У Сильвии Казанова встретился с учителем, который мог дать молодому человеку именно то, чего ему недоставало. Это был драматург Кребийон, злейший враг Вольтера, здоровенный краснощекий детина, который только и любил на всем свете, что свою трубку, своих кошек (у него их было десять!) и своих собак (а их у него было двадцать две!). Всем этим хозяйством, теснившимся в его доме в Марэ, управляла желчного нрава экономка. Но Казанова, неизменно обольстительный, сумел приручить и угрюмого медведя Кребийона, который великодушно причислил его к своим «зверюшкам»… и обучил его французскому языку вплоть до самых изысканных тонкостей.

Кроме того, благодаря своим тесным связям с семейством Балетти, Казанова оказался вхож и в театральный мир, где, разумеется, сокрушил множество сердец. Кроме танцовщицы Мими Кенсон, Казанова соблазнил обеих прелестных дочек актера Веронеза, Камиллу и Каролину, потом еще одну Камиллу, тоже актрису Итальянской комедии. Красотка Камилла Везиан, помимо таланта комедиантки, обладала еще и несравненным умением вытягивать из мужчин не только все необходимое ей, но даже и лишнее.

Она до безумия влюбилась в Джакомо, но любовь быстро угасла, как только на сцене появился некий чрезвычайно богатый маркиз, осыпавший красавицу бриллиантами, каждый из которых был куда крупнее ее собственного мозга. Казанова отнесся к этому философски и нашел себе другую любовницу. На этот раз не такую дорогостоящую, потому что деньги Брагадино давно закончились, деньги Анриетты остались лежать на карточных столах, и если Казанова охотно пользовался гостеприимством семьи Балетти, то просить у них деньги на шалости он все же стеснялся.

И тогда наш герой задумался о том, нельзя ли ему раздобыть эти деньги, прибегнув к своим талантам «целителя» и «мага-каббалиста». Однажды он случайно услышал о том, что у герцогини Шартрской, дочери принца Конде и принцессы крови, со времени ее брака с наследником Орлеанского дома здоровье несколько расстроено. Казанова решил брать наглостью и явился к ней.

Герцогиня охотно его приняла. Дело в том, что с ее лица из-за слишком возбуждающей пищи – герцогиня была безудержной лакомкой! – не сходили мелкие прыщики, и она была готова хоть черту продаться, лишь бы избавиться от этой ужасной напасти.

– Сударь, – сказала она, – если ваше искусство может мне помочь, я сумею вас отблагодарить.

– Ваше высочество, я сделаю все, что в моих силах, но чудеса могут совершаться лишь в том случае, если больной сам охотно помогает врачу. Готовы ли вы во всем повиноваться мне?

Герцогиня пообещала сделать все, что потребует от нее прекрасный венецианец, который для начала, желая привести ее в нужное состояние, прибег к «каббалистическому средству», вопросил свой оракул, превратив буквы в цифры и составив из них пирамиду, а после ее разрушив. Затем, получив от оракула нужные сведения или по крайней мере сделав вид, что получил ответ, он прописал герцогине легкое слабительное, промывания настоем подорожника… и «особый режим», воздающий должное уму Казановы, поскольку этот режим представлял собой не что иное, как простейшую диету.

Результат оказался поразительным. Герцогиня, лицо которой мгновенно обрело нежные оттенки лилий и роз, вручила «своему милому лекарю» туго набитый кошелек, поклялась исполнить любое его желание, что бы он только ни попросил, пообещала рассказать о нем королю… и потихоньку вернулась к прежним привычкам. Через две недели прыщики были тут как тут.

Казанова, которого немедленно снова призвали к герцогине, очень рассердился, заставил свою августейшую пациентку признаться в том, что она ела блюда, строжайше запрещенные его диетой, опять на какое-то время привел ее в порядок, и в конце концов у него вошло в привычку время от времени наведываться в Пале-Рояль и прописывать герцогине «режим» после особенно крупных излишеств. Впрочем, желая сохранить ее доверие к себе, он с пафосом разглагольствовал о неких исследованиях, предпринятых им с целью открыть эликсир молодости, тот самый эликсир, из-за которого весь Париж толпился у дверей знаменитого графа де Сен-Жермен.