Три города на севере Африки - [4]

Я поднялся с дивана, решительно прошелся по комнате, вспоминая арабские слова и выражения, могущие понадобиться при случайном разговоре на улице, и открыл дверь.

Словно вызванное по заказу, стояло черно-белое такси.

— В центр, — попросил я, толком не зная, где этот центр находится и что он собой представляет.

Пожилой таксист не переспросил, а только согласно кивнул головой: «Мумкин» («можно»).

Сначала мы поехали вдоль рельсов метро. Впереди слева поднимались холмы Аль-Мукаттама. Замаячила цитадель с двумя тонкими женственными минаретами. Автомобиль свернул направо, проскочил две узкие извилистые улицы.

Из-за поворота вынырнул и, дребезжа, помчался прямо на нас «сумасшедший» деревянный трамвай. Шофер резко затормозил, и грохочущее многоголосое диво исчезло в конце улицы. Пожалуй, самым сильным впечатлением от моего первого каирского дня был именно трамвай.

— Где остановиться? — спросил таксист.

— Здесь.

Я вышел и чуть не подавился запахом, таким сильным и терпким, что было не продохнуть. Пахло чесноком, керосином, дымком жарившегося мяса. Сквозь эту пелену прорывались ароматы парфюмерных и москательных лавок.

Не помню, как называлась та извилистая улица с нависшими над ней, готовыми вот-вот рассыпаться балконами. По обеим сторонам ее тянулись галереи, в которых, прячась от солнца, теснились прилавки, киоски с запыленными часами и зажигалками, а то прямо на расстеленной на земле серой или полосатой тряпке, сваленные в кучу, лежали чашки, ложки, бритвы, гребенки, карандаши… Здесь все продавалось, но, наверное, ничего не покупалось. Торговцы уныло глядели на противоположную сторону улицы, точно все покупатели разгуливали именно там, и не обращали никакого внимания на проходивших рядом.

Обычная каирская улица. Возникла в XV веке. Сначала была просто земля, потом ее замостили, позже разделили трамвайной колеей и, наконец, заасфальтировали. Вроде бы осовременилась. Но пи асфальт, ни автомобили, ни голоса приемников не были в силах изгнать из нее дух Востока. Наоборот, она «переварила» все эти атрибуты нашего времени, они стали ее частью, точно японская электроника и бритвы «Жиллет» продаются здесь еще с XV века.

Долго плутал я в тот первый вечер по городу, пока не оказался на площади перед Аль-Азхаром, крупнейшим университетом и религиозным центром мусульманского мира. Я не осмелился войти в него, а пошел наугад, выбрав одну из вытекавших с площади улиц, и попал на легендарный Хан-аль-Халили. Об этом рынке золота, камней, серебра, чудовищно дорогих и захватывающе дешевых сувениров известно любому читателю, интересующемуся Востоком. В каждом восточном городе есть нечто подобное. Но Хан-аль-Халили есть только в Каире. Вообразите: узкая улица, петляющая между высокими домами, соединенными арками. Ярко. Очень ярко. Лавки освещены, блестят кольца в витринах (во многие из витрин вставлены пуленепробиваемые стекла). Если глаза устанут от света и цвета, их надо поднять наверх. И сразу темень. Черная ночь. И в вышине среди крыш домов горит круглая желтая луна.

Равнодушно ходили мимо рассыпанного в лавках золота люди — привыкшие к Хан-аль-Халили египтяне, пресыщенные экзотикой чужестранцы.

Печально и особенно неприглядно выглядят здесь нищие, словно тени стоящие почти на каждом углу улицы. На что надеются они? На мелочь от сдачи с богатой покупки или подачку при выгодной продаже. Не видно их глаз. Видны только руки, вытянутые, застывшие в немом вопросе: почему я, а не ты? Подавать бессмысленно ни на Хан-аль-Халили, нигде. Никогда еще подачка не спасла ни одного человека.

Многие бедняки зарабатывают тем, что помогают парковать машины. Едва автомобиль останавливается, к нему устремляются двое-трое, предлагая свои услуги. Избранный водителем счастливчик, отчаянно размахивая руками, показывает ему, куда лучше втиснуться.

— Эй, рагуль (Человек!) Поди! Подержи! Донеси.

«Рагуль» появлялся мгновенно. Он выполняет все, что от него требуют. Ставка от нусскырша[1] до пяти кыршей. (Кырш — за парковку автомобиля). Рагулислоняются по городу, заглядывая в глаза потенциальным работодателям. В обтрепанных брюках, в разорванной рубашке без пуговиц, в солдатском кителе. Возраст рагуля определяется тем часом, когда жизнь вытолкнула его на улицу искать работу. Восемнадцатилетнего парня можно принять за старика, а взрослый мужчина своим поведением напоминает мальчишку. Десятки, сотни тысяч рагулей слоняются по Каиру, они — питательная среда бандитизма, воровства… Рагуль обидчив и вспыльчив, особенно если знает, что ему не ответят, что ему ничего не грозит. Рагули нередко бывают участниками демонстраций, организованных как левыми, так и реакционными силами.

Сейчас, в 80-е годы, нищих стало намного больше. Оно и понятно. В Египте произошли большие перемены, не только не ликвидировавшие нищету, но и подтолкнувшие к ней миллионы некогда вполне благополучных граждан. Увы, вот уже который век нищие — привычный атрибут любой каирской улицы.

Однажды на набережной Нила ко мне подошел высокий босоногий подросток. Он долго и бесцеремонно глядел мне в глаза, а потом, решив, видно, что я именно тот человек, который ему нужен, потребовал денег. Оглянувшись, я заметил группу его приятелей, с интересом ожидавших конца нашей тягостно-монотонной беседы: