Три города на севере Африки - [6]

Из автобуса никогда и никто не выходит. Все только входят. Это чрезвычайно забавно и немного жутковато. Скандалов внутри, наверное, не бывает: ведь чтобы сказать хоть что-то, требуется набрать воздуха, а это сделать невозможно.

Водители не интересуются пассажирами. Впрочем, мало любопытства вызывает у них и уличное движение. Они всегда едут только прямо, не лавируя и не заботясь о своих соседях — легковых автомобилях. В Каире много дорожных знаков и полицейских. Но как те, так и другие не в силах разобраться в дорожном хаосе. Существует лишь одно неписаное правило, пунктуально соблюдаемое всеми, кто передвигается на четырех колесах: уступи сильнейшему. А сильнейшим единогласно признан автобус. Разумеется, при частых столкновениях (что совершенно неизбежно) его красным бокам тоже достается, но страдает он куда меньше своих соперников. От автобуса легковушки разбегаются, как цыплята от коршуна. Почти такой же трепет испытывают они и перед «газиком».

Если автобус считается королем каирских улиц, «газик» — ее принцем, то на титул принцессы в те годы претендовала двадцать первая модель «Волги». Крепость ее корпуса была хорошо известна местным шоферам, и они ревниво оберегали от этой устаревшей формы машины свои «фиаты», «фольксвагены», «мерседесы».

Хуже всех приходилось обладателям дорогих американских машин. Неповоротливые на сравнительно узких каирских улицах, эти лимузины становились объектом шантажа юрких малолитражек, водители которых нередко из гордости отказывались пропускать вперед кичившихся своей бессмысленной мощью красавцев.

Неторопливо ползали вдоль улиц такси, вопрошающе останавливались у замечтавшихся прохожих. Предложение явно превышало спрос. Черно-белые египетские «рамзесы», изготовленные с помощью все того же «Фиата», «мерседесы», «фиаты». Однажды попался «москвич».

Думаете, здешние шоферы разговорчивы и общительны, как все люди? Ничуть не бывало! Во всяком случае, каирские таксисты куда молчаливее своих московских коллег.

Лишь однажды мне попался общительный водитель. Узнав, что я русский, он немедленно вступил со мной в беседу о политике.

— Ты считаешь, что все хорошо? Что все остается по-прежнему? Неужели кто-то еще верит Садату?

Я молчал, обдумывая, что сказать, когда представится возможность.

— Наплачутся с ним еще. Он…

Далее последовала длинная тирада, которую мне удалось запомнить и воспроизвести знакомому арабисту. Тот лишь развел руками.

Шофер не унимался:

— Он же амрики (американец). Воистину, он амрики, он еще совершит зло на нашей земле. — Таксист перешел на патетический тон. — Он мунафик (лицемер).

Сейчас, спустя более чем десятилетие, когда слова каирского таксиста так печально подтвердились, невольно задумываешься о той прозорливости, которой обладают порой люди, достаточно далекие от политики, но социальным инстинктом постигающие ее суть. Тот шофер не был одинок. Тогда, в 1972, очень многие египтяне предчувствовали наступление в своей стране невеселых перемен.

Увлеченный разговором с таксистом, я не заметил» как мы выехали на набережную.

— Тебе куда? — спросил водитель.

— Мне? Мне к Нилу.

— Зачем? — пожал он плечами.

— Да так, полюбоваться…

Нил

Нил, как известно, река очень длинная (вторая в мире по длине после Амазонки). Выйдя на набережную после неимоверной сутолоки пяти-, теперь четырнадцатимиллионного города, хочется неотрывно смотреть на плавное течение реки. Отдыхаешь, набираешься сил, прежде чем вернуться обратно на суетные крикливые улицы. Каиру повезло, что у него есть Нил. Каир задохнулся бы без Нила. Но и Нилу выпала удача: на его берегах расположился сам Каир. Берега то одеты серым камнем, то сбегают к воде, и так странно ощущать под ногами мягкую землю на городской набережной.

Нил прекрасен. Прекрасен покоем, величавостью. Может быть, величавость вод Нила повлияла на то, что еще древние египтяне, а позже и греки, и римляне, почитали его как божество. Он прекрасен, когда отражает бесподобно голубое небо, когда ласкает рыбачьи лодки и речные трамвайчики.

Бывают на Ниле штормы. Он гневается — тогда проседь появляется в его волнах, шарахаются к берегу лодочки, брызги залетают на берег. Но вот порывы ветра улеглись, и все опять по-прежнему.

«Что за чудна вода в Ниле! Чистая, светлая, совсем мягкая и очень приятная на вкус, — написал русский путешественник Е. Э. Картавцов, побывавший в этих краях в 1891 году, и, не удержавшись, добавил — Хорошая река!»

Увы, чистота Нила осталась в прошлом. Заманчиво было хоть чуть чуть поплавать в водах великой реки. Но пчеле того как на моих глазах буро-синие воды пронесли дохлого осла, пару крыс и еще несколько малоприятных предметов — дело происходило в ближайших окрестностях города после крупного шторма, — желание искупаться в Ниле пропало.

Однажды я спросил знакомого египтянина, есть ли в Ниле крокодилы. Он реагировал точно так же, как ответил бы коренной москвич на просьбу иностранного гостя немедленно показать ему белого или, на худой конец, бурого медведя. Шенди (так звали моего собеседника) сначала пристально взглянул мне в глаза, затем покрутил пальцем у виска, а потом посоветовал постоять и подождать какого-нибудь завалящего крокодила и в случае удачи обязательно позвать его, Шенди, посмотреть на такую редкость.