Три года ты мне снилась - [25]

— Благодарю, — серьезно ответил Клим.

— Давай устраивайся! — Офицер грузно приподнялся и пожал ему руку. — Рад был познакомиться.

— До свидания.

Прошло две недели. Они были заполнены учебой на курсах среди молодых ребят, которые с ходу обозвали Клима дядей, но быстро прониклись к нему уважением и стали называть по имени. Уважение не завоевывается, это не трофей, оно возникает как ответная волна на твои собственные усилия.

Ну и на твои успехи, разумеется.

В новой квартире обживаться было проще. После ремонта она засверкала, как новый гривенник. Появились мебель и кухонная утварь, занавески, зеркало.

И вот Клим, к молчаливому удивлению портовиков, уселся в жесткое кресло портового крана и принялся разгружать ящики с ранними помидорами, фруктами, арбузами, которые доставлялись сухогрузами водным путем из южных, астраханских и волгоградских, областей, или, когда не было другой работы, парился в кабинке грейдера, что двумя челюстями подхватывал гравий и песок с длинных барж и выносил далеко на береговую насыпь, похожую на гору. Это был строительный материал для московских комбинатов, за ним обычно выстраивался длинный хвост грузовых машин, которые тоже надо было обслужить.

Он обедал в столовой, «не употреблял», был ровен, общителен, но почему-то никому и в голову не приходило исповедоваться ему в своих проблемах или лезть в душу с расспросами.

— Хлебнул, видать, лиха этот Клим. И нечего к нему приставать, — решили ребята из мехмастерских и грейдерной, которые в конце концов почувствовали его не хуже кадровика.

Свою небольшую светлую квартиру Клим оборудовал с расчетом на приезд сына. На стену наклеил картину-обои с изображением стройного парусника, идущего по волне, застелил полы коврами, чтобы делать силовую гимнастику. И стал жить спокойно и сосредоточенно, в ожидании сигналов и знаков, которые направит ему судьба.

Но все было тихо, за исключением небольшого бабьего переполоха, который произвело его появление.

Жил он на четвертом этаже, и на лестничную площадку выходили двери еще двух квартир. Одна из них была наглухо закрыта, и смутные слухи о ней, о некоем пьянице, находящемся на излечении, окружали ее тайной. Зато в третьей квартире... О, в третьей квартире проживало белокурое румяное существо, приятное во всех отношениях. Даже через общую капитальную стенку проникало обаяние этой Любочки, томление молодого белого тела, вздыхающего на пуховиках и кружевных подушках! Частенько в лифте он встречал ее, хорошенькую блондинку, которая, словно нарочно, попадалась навстречу то с рыжим котом на руках, то звонила ему в дверь, чтобы посмотреть с его балкона, где гуляет ее Рыжик. Для этого случая на ней струился блестящий халат, обрисовывая выпуклые формы, и трогательно открывали розовые пятки бархатные домашние шлепанцы.

Клим посмеивался и шутил с нею, но не более того.

Жила она одна, уверяя, правда, что была когда-то замужем, а работала в портовом жилуправлении. На ее рабочем столе лежали домовые книги, где черным по белому было расписано, кто и с кем живет в этом большом ведомственном доме.

Клим проживал один. Однако двор уже знал, что он старпом дальнего плавания и почему-то оставил семью.

Не пил, со всеми здоровался. Следовательно...

— Люба, не теряйся. Люба, дерзай, — наперебой советовали ей со скамеек. — «Он» уже купил письменный стол и пылесос. Хозяйственный, непьющий мужик, да и денежный.

Люба вздыхала. Она слыла прекрасной хозяйкой, мечтала о семье, была готова к ней всеми клеточками своего существа, но как, как это сделать?

— Хорошая девка, да невезучая, — судачили за ее спиной, — стоящего мужика никак не отыщет.

— Пьют все нынче, потому и сидит. Был же Гришка, да тоже пил по-черному, художник несчастный, сейчас вот на излечении. А ведь могла быть пара.

— Да, могла быть. Многих хороших мужиков погубил зеленый змий, а женщина, словно вдова солдатская, должна мучиться в одиночестве.

— Эй, Любочка! Поди, дорогая, постой возле нас. Ну что, все не решаешься? Смотри, прозеваешь. Такого мужика уведут из-под носа.

— Да кто ж его уведет-то? Он такой упорный, ни на что не клюет.

— Найдется мартышка, вокруг пальца обведет. Будешь тогда локотки кусать.

— Берись, Люба. Ты для него просто находка. Сам спасибо скажет.

— Вы так думаете?

И Люба начала охоту по все правилам, надеясь на счастливый случай да на свою удачу. И случай выпал. Как-то раз она пулей слетела с пятого этажа, увидев в окно Клима со свежей горбушей, свисавшей мокрым хвостом из оберточной бумаги.

Они столкнулись в дверях.

— Не подскажете, как поджарить это великолепие? — спросил он, смущенно улыбаясь.

У нее захолонуло сердце. Вот она, судьба. Смелей, Любаша!

— Нужна мука, соль, масло... — Любочка посмотрела ему прямо в глаза, сердце колотилось, минута решала все. — Знаете, легче сделать, чем рассказывать... — И ухватила рыбину из его рук.

Он молча усмехнулся.

Ах, как она старалась! На блистающей чистотой сковородке в своей уютной кухне она поджарила рыбу, отдельно к ней золотистый лук, положила на тарелочки зелень и молодой картофель. Переоделась. Перевела дух.

Он пришел с бутылкой сухого вина. Они ужинали на безукоризненно белой крахмальной скатерти, пили из ее хрусталя в окружении ухоженных комнатных растений.