Три года одной жизни - [58]
Одного из партизан — колхозника Василия Ивановича Иванова жандармы поставили спиной к дому и на глазах у семьи стали «выводить его контуры» на стене автоматными очередями. Не заставила партизана заговорить и такая пытка. Единственным предсмертным словом, с которым он обратился к сыновьям и жене, было:
— Молчите!
Следствие затянулось. Недовольны были этим и в Бухаресте, и в гестапо. Пришлось следователям готовить для суда дела, содержавшие зачастую только анкетные данные, да и то не со слов, а по документам заключенных.
Но когда суд был уже назначен, подследственные неожиданно «заговорили». Согласились дать показания все, даже самый молчаливый из партизан — Гаркуша. За два месяца пыток палачи не добились от него ни единого слова. И вдруг... подробный рассказ о том, что видел он в катакомбах.
— Скрывается в этих катакомбах примерно целая советская армия, — диктовал стучавшему на машинке переводчику семидесятилетний горняк. — Имеется свое организованное НКВД... Есть улицы, по которым проходят люди, площадь для собраний, где собираются для проведения митингов и инструктажа. Имеется также один генерал...
«Разведчики Бадаева, — сообщал по инстанции прокурор военно-полевого суда, — находятся как в городе, так и в области, состоят во всех слоях населения. Особенно необходимо отметить тот тревожный факт, что разведчики Бадаева завербованы из числа лиц, на которых наши власти возлагали надежды. Ущерб, нанесенный нам организацией Бадаева, не подлежит учету».
А один проезжавший через Одессу генерал так и записал себе для доклада начальству: «Катакомбы — настоящая подземная крепость с расположенными под землей штабами, укрытиями, тыловыми учреждениями всех видов...»
Как было не продлить сроки следствия при таких грозных сигналах...
После каждого свидания с Яшей двенадцатилетняя сестренка его Нина приносила крошечные, скатанные трубочкой записки.
«Замесите тесто, — убористо писал Яша, — испеките хлеб, в тесто вложите то, что я просил. Заверните эту штуку в масленую бумагу и вложите туда патроны — штук двадцать...»
Два дня спустя он писал двоюродной сестре:
«Лида, достаньте финку (нож такой), заложите его в тесто, испеките хлеб и передайте... С туркарями думаем еще побороться. Удастся номер — хорошо, а нет — все равно умирать. Умру, как патриот!»
Жандармы обыскивали арестованных, отбирали обломки карандашных грифелей, но тайная почта не прерывалась — выцарапывали записки острыми рыбьими костями. Чернилами служила кровь.
«Продал меня «старик» с ног до головы, — писал Яша о Федоровиче. — Допрашивали пять часов, били обмотанной проволокой палкой, резиновой дубинкой, трубами по жилам и шее, посрывали ногти. Три раза терял память, стал плохо слышать. Кого знал «старик» — арестовали; остальные, кто был в моей группе, гуляют на воле. Никакие пытки не вырвали их фамилии... Жаль, что не успели взорвать дом с фашистами на Тираспольской, — помешал проклятый «старик». Эта собака меня боялась, дрожал передо мной, заискивал — знал, что не дрогнет рука на провокатора. Ну ничего! Будет время, рассчитаются с гадами! Не падайте духом!»
«Дорогие товарищи! — писала из своей одиночки Тамара Межигурская. — Нас скоро расстреляют. Не огорчайтесь, мы ко всему готовы, и на смерть пойдем с поднятой головой. Передайте моему сыну все, что вы знаете обо мне».
«Вовочка, к тебе папкина просьба, последняя просьба, — завещал сыну партизан-снайпер Петренко, — будь непримирим и безжалостен к тем, кто против Советской власти и партии, это враги твоего папки, а следовательно, и твои. Будь верным партии, своему народу и Родине...»
Следствие велось день и ночь, портфели следователей пухли, но показания допрашиваемых сводились или к явным выдумкам, или к известному ранее.
Так и не добившись от бадаевцев ничего нового, каратели назначили суд вторично. На него не явился главный «свидетель» — Федорович. Бадаев потребовал на этом основании отмены заседания. Оккупантам хотелось публично продемонстрировать «законность» своего судопроизводства; прокурор назвал румынский королевский суд «священной мессой закона». Заседание перенесли.
Не отважился Федорович появиться в суде и на следующий раз. Понимал: живым ему от толпы не уйти, а народом запружены были все близлежащие улицы и переулки. Вести «свидетеля» под охраной скандально. Ползая у ног шефа гестапо, вымолил провокатор себе спасение — состряпали справку о «бесследном исчезновении свидетеля».
Заседание суда свели к формальности: перечислили фамилии подсудимых, прочитали наскоро обвинение. Приговор объявили во дворе тюрьмы под надежной охраной штыков.
«Смертная казнь... смертная казнь... смертная казнь...» — объявлял судья после каждой фамилии.
Пряча в портфель бумаги, заключил:
— Гуманный румынский суд разрешает подачу прошений на высочайшее имя.
— У нас высочайшее имя — Родина, — ответил на это Бадаев. — Мы на своей земле, и милости у врага не просим!
Загремели кандалы арестованных — залязгали затворами винтовки конвойных.
Завершили «священную мессу закона» приклады и плети.
Отцвела черемуха, убрала золотом сады акация, зарделись боярышником скалы — набирала силу, буйствовала пробужденная весной жизнь...
Автор брошюры — прапорщик А. Смолин известен в погранвойсках как опытный следопыт. Правдиво и убедительно рассказывает он о службе, о своей специальности инструктора службы собак.Брошюра ветерана границы рассчитана в первую очередь на юношей, готовящихся к службе в армии.
Над романом «Привал на Эльбе» П. Елисеев работал двенадцать лет. В основу произведения положены фронтовые и послевоенные события, участником которых являлся и автор романа.
Проза эта насквозь пародийна, но сквозь страницы прорастает что-то новое, ни на что не похожее. Действие происходит в стране, где мучаются собой люди с узнаваемыми доморощенными фамилиями, но границы этой страны надмирны. Мир Рагозина полон осязаемых деталей, битком набит запахами, реален до рези в глазах, но неузнаваем. Полный набор известных мировых сюжетов в наличии, но они прокручиваются на месте, как гайки с сорванной резьбой. Традиционные литценности рассыпаются, превращаются в труху… Это очень озорная проза.
Вернувшись домой после боевых действий в Чечне, наши офицеры и солдаты на вопрос «Как там, на войне?» больше молчат или мрачно отшучиваются, ведь война — всегда боль душевная, физическая, и сражавшиеся с регулярной дудаевской армией, ичкерийскими террористами, боевиками российские воины не хотят травмировать родных своими переживаниями. Чтобы смысл внутренней жизни и боевой работы тех, кто воевал в Чечне, стал понятнее их женам, сестрам, родителям, писатель Виталий Носков назвал свою документальнохудожественную книгу «Спецназ.
К 60-летию Вооруженных Сил СССР. Повесть об авиаторах, мужественно сражавшихся в годы Великой Отечественной войны в Заполярье. Ее автор — участник событий, военком и командир эскадрильи. В книге ярко показаны интернациональная миссия советского народа, дружба советских людей с норвежскими патриотами.
Заложник – это человек, который находится во власти преступников. Сказанное не значит, что он вообще лишен возможности бороться за благополучное разрешение той ситуации, в которой оказался. Напротив, от его поведения зависит многое. Выбор правильной линии поведения требует наличия соответствующих знаний. Таковыми должны обладать потенциальные жертвы террористических актов и захвата помещений.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.