Три года одной жизни - [39]

Владимир боялся за Елену. Кто знает — не захочет ли Аргир «обрубить концы», убрать свидетельницу сразу же. Нужно было обеспечить ее безопасность. Но многое было пока неясно. Аргир не раскрыл до конца своего замысла: что за помещение, какой способ подслушивания подготовлены им? Решение придется принимать на месте, исходя из обстановки, и быстро, может быть, даже с помощью Курта, личная связь с которым разрешена только ему, Бадаеву. Словом, необходим был выход на эту операцию самого Владимира.

Обстоятельства складывались благоприятно. Приезд ротенбуржца, как и прочих именитых лиц, со дня на день откладывался: слишком громким предупреждением для гостей был, по-видимому, взрыв комендатуры. Таким образом, Бадаев получил необходимое для подготовки время.

Аргир пока не представлял Елену генералу, но познакомил со многими офицерами. И случилось непредвиденное: в «даму контрразведчика» влюбился двадцатидвухлетний офицер штаба Никулеску. Влюбился ошалело, страстно. Он был племянником генерала, и тот держал его при себе как личного порученца, часто посылал в разъезды. Бадаев знал о характере этих разъездов. Никулеску развозил приказы, циркулярные уведомления командующего штабам комендантских, карательных и линейных частей, самые дальние из которых размещались уже где-то под Николаевом.

Через Межигурскую Бадаев сообщил об этом Елене. На бланке с подлинными штемпелями была заготовлена телеграмма, отправленная Елене якобы из Николаева. В телеграмме сообщалось, что родственница, которую она разыскивает, нашлась, но тяжело ранена и умирает в Николаеве.

Елена показала телеграмму Никулеску. Дорога на Николаев была забита войсками, о пропуске бессмысленно было и заикаться, но Никулеску имел собственную машину, и Елена уговорила его провезти ее в Николаев тайно.

С заездами в штабы частей поездка длилась почти сутки, и большую часть их Елене пришлось пролежать, скорчившись, за задним сиденьем под брезентом. Это было мучительно, зато результат поездки превзошел все ожидания — Елене удалось запомнить почти все места остановок, а следовательно, и дислокации штабов. Способная к языкам, научившаяся за время оккупации неплохо понимать по-румынски, она запомнила многое из разговоров, которые слышала, лежа в машине.

Ценнейшие сведения передал через два дня в Москву Бадаев. А на рассвете третьего дня над многими из частей Одесско-Николаевской группы появились советские бомбардировщики.

В той же поездке Елена заметила, что поклонник ее кроме офицерской книжки предъявляет часовым еще какой-то документ, по которому его беспрепятственно пропускают в расположение воинских частей и в штабные помещения.

Она небрежно поинтересовалась, что это за магическая бумага. Гордившийся «могуществом» дяди офицер показал документ Елене. На нем стояли подписи командующего войсками Одессы и начальника штаба. Елена понимала, как могут пригодиться такие подписи для отряда. Межигурская снабдила ее крошечным фотоаппаратом, которым можно было заснять документ при свете обычной электролампочки моментально, без наводки на резкость. Но как заполучить на эти несколько секунд бумагу? Елена стала поджидать удобный случай.

Как-то вечером Никулеску явился подвыпивший, в мятом, запачканном мундире.

— Боже! — ужаснулась Елена. — Личный порученец командующего в таком виде! Сейчас же снимайте мундир, приведу его в порядок.

Не дав гостю опомниться, она стащила с его плеч мундир и принялась чистить. Плохо державшийся на ногах лейтенант прилег на диван и тут же задремал. Елена, уже нашупавшая в кармане документы, прикрыв от лейтенанта собой стол, быстро вынула, бесшумно развернула нужную бумагу и сфотографировала ее.

Занимавшийся в свое время граверным делом Алексей Гордиенко изготовил факсимиле. И появился еще один «порученец командующего», ходивший, правда, лишь по городу, но и в городе располагалось немало военных объектов, о которых нужны были точные сведения.

Особенно интересовался Бадаев в последнее время Дальником. Поселок был наводнен жандармами, переодетыми в штатское полицейскими. Скрытых выходов Дальницкие катакомбы не имели, все шахты Дальника были на виду, и каратели их, конечно, блокировали. Ни спуститься к Гласову, ни вывести его отряд ве́рхом было уже невозможно, оставалось одно — пробиваться к отряду под землей. Сбойка, которую помнил Кужель, оказалась заваленной — не только она сама, но и подступы к ней. На расчистку завалов по подсчетам опытного в этих делах Гаркуши требовалось около двух месяцев. Работы уже велись, но их надо было ускорить. Подбирались к сбойке со стороны Кривой балки, там и располагались выполнявшие эту работу люди; руководили ими Гаркуша и Кужель.

Бадаев не терял надежды на вывод ве́рхом хотя бы людей дальницкого отряда — склады можно было эвакуировать потом. Могли же каратели ослабить наблюдение за поселком; таким моментом и следовало воспользоваться...

Бадаев никому еще не сказал о спецэшелоне, с которым прибудут новые офицеры и чиновники для карательных частей и комендантских служб. Это значительно ухудшит положение партизан. Будут, конечно, блокированы катакомбы и Нерубайского, и Усатова, и Кривой балки. Надо было всеми возможными средствами оттянуть прибытие спецэшелона, чтобы успеть расчистить завалы у сбойки. Но как это сделать? Рельсовая война — ее успешно ведет группа Иванова и Зелинского. Каждая диверсия — это день, а то и два аварийно-восстановительных работ. Но на одном перегоне каратели смогут сосредоточить надежную охрану. Надо, чтобы на дороге действовала еще одна группа. Гордиенко? Но справятся ли ребята со взрывчаткой?