Три года одной жизни - [36]

— Или я в темечко чокнутый — идти на рыбу днем, — возразил Музыченко. — Если домнуле капралу нужны сопливые бычки — можно и днем. А скумбрию берем ночью.

— О, скумбрия вкусная, я знаю, — клюнул на приманку капрал.

— Слушайте сюда, — заговорщически продолжал Иван:— Женщины завтра пойдут на базар, и домнуле капрал будет иметь с той скумбрии деньги.

Капрал не прочь был спекульнуть.

Вышли на лов ночью.

На сетях не оказалось концевых поплавков — Музыченко привязал к концам сетей по деревянному бочонку, к ним на тросах прикрепил якоря. Но тросы были короткими — якоря не достали дна, поплавки сносило волнами.

— Мы эти сети перекантуем на трал, — предложил Музыченко. — Берите концы на катера — и парным галсом. Черпанем так черпанем! И будьте вы мне здоровы!

Взяли солдаты концы сетей с поплавками-бочонками на катера, не ведая, что в бочонках тех — взрывчатка. Музыченко и Шилин отплыли на шаландах к сетям. Кто-то из солдат заметил вплетенный в концы сетей провод, заподозрил неладное, но было уже поздно — отплыв от катеров, Музыченко вертанул ручку взрывной машинки. Грохнули два взрыва, взметнулись фонтаны воды, багровые языки пламени, клубы черного дыма. Катера пошли на дно. К месту катастрофы устремился патрулировавший у берега мотобот. Его настигла пулеметная очередь: из «Ласточкиных гнезд». Звук был таким глухим, что береговые посты не сразу определили, откуда стреляют, а пока шарили прожекторами по берегу, Музыченко и Шилин ушли на шаландах за мыс.

Диверсии каждый день...

Инспекция из Берлина, гестапо требовали самых решительных мер. Третий день проводился в помещении главной комендатуры инструктаж офицерского состава комендантских служб. Машины запрудили не только двор, но и улицу. В актовом зале комендант города зачитывал приказы командования.

А у проходной, неподалеку от часового, нетерпеливо прохаживался обер-лейтенант с челкой и усиками совсем как у Гитлера.

— Доннер веттер! — ругался он. — Не могут дать воду даже в комендатуру. Чем только не приходится заниматься в этой, с позволения сказать, столице!

Он ждал водопроводчиков. Наконец они пришли, спустились в подвал, но скоро вернулись — забыли-де вентиль и подмотку.

— Я из вас самих сделай хороший подмотка! — возмутился эсэсовец. — Где забыли?

— На Пересыпи, господин хороший.

— Марш в моя машина! — рассвирепел гитлеровец.

Выехав со двора, черный «опель» эсэсовца помчался по Маразлиевской. Но в конце улицы обер-лейтенант остановил машину, высадил водопроводчиков:

— Дойдете пешком.

Не прошло и пяти минут, как грохнул взрыв такой силы, что на соседних улицах с домов посыпались черепица и стекла. Дрогнула земля. Словно из гигантского кратера поднялось над комендатурой огромное черно-бурое облако. Монументальное здание осело грудой кирпича и щебня.

Завыли сирены...

Поздно вечером через Усатовскую штольню в катакомбы спустился Федорович. Пришлось пройти под землей не один километр. С непривычки еле доволок ноги, но сообщения, с которыми он шел, стоили того: уничтожены начисто «пороховые погреба» — несколько эшелонов взрывчатки, снарядов и бомб; взлетела на воздух главная комендатура — 147 офицеров, чуть ли не весь командный состав комендантских служб с генералом во главе. От таких взрывов задрожал кое-кто, наверное, даже в Бухаресте.

По условиям конспирации в непосредственный контакт Федорович входил лишь с командирами своих «десяток», о многих операциях в городе, естественно, не знал.

— Говорят, фугас был заложен под комендатурой заранее и взрыв произведен по радио, — сообщил он Бадаеву.

— Очень может быть, — согласился Бадаев. — Радио в наши дни творит чудеса!

Хорошие вести подняли дух всего лагеря — повариха закатила праздничный ужин. Для начала и в самом деле получалось все сверх ожидания гладко, даже лихо.

Но среди полученных сверху сообщений были и тревожные. Связанный с нашей разведкой известный Бадаеву информатор — немец по имени Курт предупреждал, что «водопроводчикам» лучше в депо не возвращаться — взрыв комендатуры поднял на ноги весь гарнизон и жандармерию. Он же сообщал о засадах в санатории имени Дзержинского и у штолен Дальника. Случилось непредвиденное: оккупанты напали на след отряда, который не действовал и должен был еще длительное время оставаться в консервации, накапливать силы, — на след Гласова. Связаться с Гласовым мог только лично Бадаев.

Загадочными были и сообщения Елены. То, что румынский капитан — контрразведчик, было уже очевидным. Но румынская служба секретной информации, сигуранца имели своих переводчиц. Да и мало верилось, что румынский контрразведчик не владеет французским или немецким языком. Почему капитану понадобилась переводчица со стороны?

Помочь разобраться во всем этом мог только Курт, несомненно осведомленный и об одесской контрразведке, и о госте, которого ждал командующий оккупационными войсками Одессы Гинерару. На личную связь строжайше законспирированный Курт выходил лишь с одним Бадаевым. Все складывалось так, что Владимиру нужно было выйти в воскресенье в город самому.

Разрешение на выход из катакомб давал только совет отряда. Пришлось собирать его опять. Все действия Бадаева и связных наверху, действия групп боевого обеспечения были оговорены и по установившемуся уже порядку: прорепетированы у плана города.