Три года одной жизни - [14]

— Битва не битва... а добра захоронено много! — возмущался специалист.

Штрек закончился сбойкой — узким, сочившимся водой лазом. Здесь пальто специалиста окончательно перекрасилось, и все усилия отчистить въедливую угольную грязь были напрасными.

Сбойка привела в неоконченную монтажом компрессорную. В тусклом свете шахтерских ламп тут возились двое рабочих.

— Монтируете? — спросил их корреспондент.

— Монтировали вчера, сегодня ломаем, — буркнул в ответ тот, что был постарше.

— Как так?

— А вот так. Начальство в шахты не заглядывает, все по чертежам да схемам. А тут, вишь, жилу с боков повыбрали, расчищать стали, крепи и треснули, лава пошла... И аминь!

Корреспондент вынул блокнот:

— Сколько же стоил монтаж?

— Тысяч десять, если не больше.

— Разборка? Потери?

— Пиши — пять, не ошибешься. Да ведь и не нужна была она тут, компрессорная-то. Говорили: на молоток работать нельзя — сыплется. «Начальству виднее». Вот и получается: в забоях воздуха не хватает, лампы не горят, люди задыхаются, а трубы вентиляции здесь захоронены. Много ль возьмем обратно — не знаю!

Записал корреспондент слова рабочего.

Не прошли ста метров — новый завал, та же история: засыпанные трубы, шланги.

Через другой, еще более грязный лаз проникли в забой Суворова. «Перекур» продолжался... Корреспондент не понял сразу, что происходит.

— А то и происходит, что припухаем без путей, — прогудел из вагонетки Суворов.

— Не проложили?

— Сняли.

— Зачем?

— Спросите десятника.

— Зятька в газете пропечатать решил, — вставил Маркелов. — В забой зятя и рельсы пошли.

Из лаза высунулась взмокшая лысина десятника Курапова.

— Ты что же, — набросился он на Маркелова. — Дороги не знаешь?! Люди прилично одетые, а ты...

— Ничего, — сказал корреспондент, — такая грязь отчищается. Пожалуйте сюда!

Не так-то просто было тучному десятнику пролезть в узкую щель. По багровому, словно ошпаренному кипятком лицу его струился пот, с куртки полетели пуговицы.

— Вот ведь как, — сокрушался он, — дуракам-то доверишься...

— Бывает, — согласился корреспондент. — Тем более, что и плакатов по технике безопасности у завалов нет...

— Плакаты-то есть...

— В забое вашего зятя? И рельсы отсюда там?

Десятник молчал.

— Кладбище оборудования, засыпанная компрессорная, пущенные на ветер пятнадцать тысяч рублей... Печальный итог «битвы за черное золото», — сказал корреспондент.

— Разобраться все же надо, — забормотал десятник. — Рельсы — да, тут вина моя... Хотел как лучше. Наказ имел: ни сучка чтоб, ни задоринки...

— В забой Губачева не пойдем! — заключил корреспондент. — Тащите рельсы обратно. — Кивнул на Суворова: — Видите — полсмены перекур.

— Тоже хороши! — бросил представитель главка Суворову. — У самих-то гордость рабочая есть? За себя постоять можете?

— Мы люди не гордые! — отозвался из вагонетки Суворов.

Владимира взяла злость.

— Что верно, то верно — не гордые: «Все пути к десятнику ведут», — напомнил он забойщику его же слова. — Пути десятник поснимал — и ноги кверху!

Суворов вскочил:

— Старое, парень, не вороши!

Десятник и Губачев, пыхтя и обливаясь потом, уже тащили обратно снятые ночью рельсы.

Корреспондент отвел Молодцова в сторону:

— Сколачиваете, слышал, производственно-бытовую коммуну?

Достал из полевой сумки свежий номер «Комсомольской правды», показал заметку «Разрешите уехать». Пробежал Владимир глазами корреспонденцию. Парень, приехавший по путевке комсомола в Донбасс, испугавшись трудностей, запросился домой.

— И таких немало, — сказал корреспондент, — десятка три только по вашему руднику... Ваша коммуна может быть отличным ответом дезертирам — не словами, а делом... Станете на ноги — и письмецо в газету с выкладкой: так-то было раньше, так-то теперь!

— А если нечего будет выкладывать? Если не получится у нас ничего?

— Получится, — уверенно сказал корреспондент. — Коллектив же: что не под силу одному, одолеете вместе. Получится!

Отшумела ветрами и дождями осень, ударили первые морозы, выпал снег. Прикудрявились, покрылись бахромою инея деревья, провода. А в шахтах по-прежнему пахло затхлой землей, скрипела на зубах иссушающая рот угольная пыль.

Освоились ребята и с откаткой вагонеток, и с крепежным делом, и с рельсоукладкой. Мрачный, всегда насупленный Суворов по-прежнему почти не разговаривал ни с Михаилом, ни с Владимиром. Но иногда стал давать Молодцову свой отбойный молоток.

— Подолбай-ка!

Скупо, но дельно подсказывал:

— По жиле бери, в зуб много не нарубаешь! Весом наваливайся — не силой... Силы надолго не хватит.

А однажды сказал десятнику:

— Отжилок рядом у меня... Дай отбойник Молодцову... Пусть порубает — пригляжу!

— Вагонщика взамен не дам, — предупредил десятник.

— Не надо, — прогудел Суворов. — Одну норму на всех разложат — управятся.

— И Молодцов ведь что-то нарубает.

— Сообща управятся, — повторил Суворов. — В ручье вода прута не гнет, в реке — лед ломает.

— Не собираешься ли сам к ним в коммуну? — хохотнул десятник.

— А что ж, — пробасил Суворов. — Может, в самом деле думаешь: все пути к тебе только и ведут?

Послюнявил карандаш, расписался в конторской книге за полученный инвентарь.