Три гинеи - [60]

^{17} Согласно Новогоднему Списку Почестей[339] за 1937 год, 147 мужчин получили звания и титулы — и всего 7 женщин. Очевидно, что такую статистику нельзя использовать для соизмерения их страсти к подобным достижениям. Но женщине, бесспорно, гораздо легче отказаться от славы. Интеллект, грубо говоря, является важнейшим профессиональным достижением мужчины, а звезды и ленты на его одежде — основным способом демонстрации этих достижений; главным же показателем профессиональных достижений женщины служит красота. По этой причине настолько же неразумно просить Его отказаться от Рыцарства, как и Ее — от нарядов. Суммы, выплачиваемой в 1901 году за Рыцарство, хватило бы для оплаты весьма внушительных потребностей женщины в одежде. «21 апреля (воскресенье) — встретил Мэйнелла[340], который, как всегда, сплетничал. Оказывается, долги Короля неофициально гасятся за счет его друзей, у одного из которых одолжили 100 тысяч фунтов, за что он взял себе четверть суммы в виде процентов плюс деньги за Рыцарство» (Уилфред Скоуэн Блант[341], «Мои дневники», ч. 2, с. 8).

^{18} Обычному человеку сложно узнать точные цифры. Но существенность этих доходов предположительно следует из восхитительного очерка, опубликованного несколько лет назад мистером Дж. М. Кейнсом[342] в «The Nation[343]» об истории Клэр-колледжа[344] Кембриджа. Говорят, «публикация книги стоила 6тысяч фунтов». Ходят также слухи, что группа студентов, возвращавшихся рано утром на кампус после очередного праздника, заметила в небе облако, по форме напоминавшее, как им показалось, женщину, вымаливающую знак свыше; она стояла в потоке лучистого света и произносила одно только слово «Крысы!». Это было воспринято как подтверждение слов из вышеупомянутого номера «The Nation» о том, что студентки одного женского колледжа неимоверно страдают от «холодных скрипучих полов в спальнях на нижнем этаже, который кишит грызунами». Видение, таким образом, как бы подчеркнуло, что если джентльмены из Клэр-колледжа хотят оказать ей честь, то лучше выписать чек в 6000 фунтов на имя директрисы, чем издавать книгу «пусть даже на самой дорогой бумаге и в лучшем льняном переплете…». И нет ни грамма вымысла в других словах из вышеупомянутого номера «The Nation» о том, что в прошлом году из юбилейной премии и частных пожертвований «Самервилл-колледжу[345]перепала лишь жалкая сумма в 7000фунтов».

^{19} Один известный историк описал происхождение и сущность университетов, в одном из которых он получил образование, следующим образом: «Оксфорд и Кембридж были основаны в темные времена[346]ложной и варварской науки, и они до сих пор не избавились от пережитков старины… Правовое объединение этих учреждений в корпорацию, дарованное хартиями патриархов и королей, обеспечило им монополию на государственное образование. Но на деле эти монополисты ограничены, ленивы и деспотичны: их низкая производительность труда оплачивается выше, чем работа независимых директоров; а нововведения, связанные со страстной борьбой за свободу, принимаются в этих учреждениях, построенных на страхе конкуренции и непризнании собственных ошибок, крайне медленно и неохотно. С трудом можно ожидать, что какие-либо реформы будут приняты ими добровольно; они так сильно увязли в обычаях и предрассудках, что даже всесильный Парламент не справляется с положением дел и злоупотреблением властью в обоих университетах» (Эдвард Гиббон[347], «Мемуары и письма»). Однако в середине XIX века «всесильный Парламент» добрался-таки до «положения дел Оксфорда, его дисциплин, исследований и доходов. Но от колледжей исходило столько пассивного сопротивления, что последняя попытка изучить их дела полностью провалилась. Но было установлено, что из 542 братств колледжей Оксфорда лишь 22 действительно открыты для вступления без каких-либо ограничительных условий, вроде наличия покровителей, свободных мест или родственных связей. Члены комиссии… пришли к выводу, что обвинения Гиббона небеспочвенны…» (Лори Магнус[348], «Герберт Уоррен[349] из Модлин-колледжа[350]», с. 47–49). Тем не менее престиж университетского образования по-прежнему остается высоким, а братства — чрезвычайно привлекательными для вступления. Когда Пьюзи[351] поступил в Ориэлл[352], «колокола приходской церкви выразили свое почтение его отцу и семье». Когда Ньюмен[353] вступил в братство, «его семья позаботилась, чтобы колокола всех трех главных башен об этом трезвонили» (Джеффри Фейбер[354] «Оксфордские Апостолы», с. 69, 131). Кроме того, Пьюзи и Ньюмен считались высоко духовными людьми.

^{20} Мэри Баттс[355], «Хрустальный зал», с. 138. Полная цитата: «Так много свобод и невинных удовольствий было отнято у людей во имя Господа, дабы сообщить тем самым и мне, что стремление женщин получить образование идет вразрез с Его волей». Это примечание делает образование настолько привлекательным, что нам следует обзавестись биографией, написанной дочерью образованного мужчины, того Божества, во имя которого свершались подобные злодеяния. Так или иначе, влияние религии на женское образование едва ли можно преувеличить.