Три факта об Элси - [11]

— Опять ты поддаешься своим странностям. Перестань забегать вперед и всюду искать катастрофы!

Я притворилась, что согласна — чтобы не ссориться. Я даже перестала высматривать Ронни и отошла от окна, но то и дело невольно туда поглядывала. Несколько раз перехватив мой взгляд, Элси выразительно на меня посмотрела.

— Ты вот точно такой же еще в школе была. «Тебе не кажется, что этой девочке плохо? Что нам делать?» или «Я слышала, отец Нормана его колотит. Кому сказать, как думаешь?».

Я не ответила, лишь подвинулась ближе к окну.

— И чего ты так пеклась о других? — продолжала Элси. — Норман мог и сам за себя постоять.

— Не мог он. — Обернулась к ней. — Норман был тощий хиляк, за него некому было заступиться. Он говорил, что хочет убежать в Лондон. В Лондоне он бы совсем пропал.

— Это было очень давно.

— А кажется, будто вчера, — парировала я. — Иногда я начинаю думать, что между прошлым и настоящим есть короткий путь, но никто о нем не рассказывает, пока не состаришься.

— Ты столько времени тратила на других людей, что на себя едва хватало!

Я снова смотрела в окно, но слышала, как пальцы Элси барабанят по скатерти, в такт ее мыслям.

— Помнишь, мы ведь так и познакомились. Ты совершила очередной правильный поступок. — Элси подалась вперед и заслонила мне обзор.

— У меня сейчас голова другим занята, — отмахнулась я.

— Девчонка с подвернутой ногой. — Элси нарочно еще подалась вперед. — Ты уступила ей свое место в школьном автобусе!

Я перехватила ее взгляд на мои руки. Лежа на коленях, кисти непроизвольно сжимались в кулаки. Иногда я не сознаю, что делаю, пока мне не укажут.

— Не помню никакой девочки с больной ногой, — нетерпеливо ответила я. — Ты меня с кем-то путаешь.

— Да ты это была, Флоренс! Она кое-как поднялась в автобус, и никто ей места не уступил, кроме тебя. Через несколько остановок ты села рядом со мной. Так мы и познакомились.

— Ты придумываешь. — Я плотно сжала губы, чувствуя, как мелкие морщинки сшивают их вместе.

— Не придумываю! Помнишь долгую секунду?

Я успокоила руки.

— Какую еще долгую секунду?

Элси рассказала. Правда, не преминув напомнить, что объясняла это уже много раз, а я вечно забываю. Иногда время будто замедляется, словно ты ловишь и не отпускаешь какую-нибудь секунду, чтобы она продлилась немного дольше, чем должна. В такие мгновения мир дает нам чуть больше времени, чтобы принять правильное решение. Долгих секунд вокруг очень много, мы их просто не замечаем.

— Но ту секунду ты уловила, Флоренс. Ты приняла решение, уступив свое место, и в итоге мы познакомились.

— Я совсем не помню жизни до тебя, — призналась я.

— Мы были как раз в том возрасте, когда ты начала обращать внимание на других ребят и выбирать, с кем дружить. Я выбрала тебя задолго до того, — улыбнулась Элси. — В тебе уже тогда чувствовалась доброта. Будто кто-то собрал всю доброту, от которой отказались другие или у кого она лежала мертвым грузом, сгреб в кучку и затолкал в тебя, чтоб целее было.

Я попыталась нащупать воспоминание и притянуть его, как на резинке, но оно казалось страшно далеким, а растянутая от времени резинка совсем ослабла.

Элси поймала мой взгляд:

— Постарайся вспомнить. Тебе необходимо отыскать события прошлого, Флоренс. Это важно!

— Да?

— Мы еще смеялись, потому что место, которое ты уступила, было рядом с мальчиком-скаутом, и он всю поездку зудел на ухо той девчонке, как оказывать первую помощь. А она ловила каждое его слово. Вот не вспомню, как ее звали… Смуглая брюнетка, у ее родителей был обувной магазин на центральной улице.

Я почувствовала, как резинка натягивается.

— Они эмигрировали, их семья. — Я выговаривала слова очень медленно на случай, если они окажутся не теми. — В Австралию!

— Да! — Элси мной довольна. Я всегда вижу, когда она довольна, потому что у нее начинают по-особому блестеть глаза. — Но девчонка осталась здесь, не поехала с ними.

— Мужчина обрабатывает землю, женщина налаживает быт. Гарантированное трудоустройство. За все про все десять фунтов. Новая жизнь за десять фунтов.

Я повернулась спиной к окну.

— Ронни Батлер тоже был в том автобусе, — сказала я.

Хэнди Саймон

Хэнди Саймон носил на шее образок св. Христофора[4], хотя в жизни не ездил дальше Саттон Колдфилда. Образок ему подарил отец, когда Саймону исполнилось восемнадцать, и снимал он его только однажды, когда в девяносто пятом ему вырезали аппендицит.

— Он тебя защитит, — обещал отец, — от всякого вреда.

Так оно и вышло. Может, ему и правда все двадцать пять лет покровительствовал святой Христофор, а может, Саймон просто от природы был осторожен. Сейчас он теребил медальон, глядя на водосточный желоб. Предстояло всего лишь забраться по стремянке, но принципиально это ничего не меняло.

Хэнди Саймон не любил высоту. Все плохое с ним случалось, когда ноги не стояли на земле. Даже его мать погибла в самолете — инфаркт на высоте тридцать тысяч футов во время возвращения из Испании. («Ну, хоть домой летела», — заметил отец за ужином из холодной телятины.) Это был первый отпуск родителей за границей. Саймон часто думал — выбери они английский Маргит, а не Малагу, может, мать осталась бы жива. С другой стороны, она слишком любила сладкий шерри и не имела привычки скромничать за столом, так что весьма вероятно, что и нет. Когда у тебя такие пожилые родители, ты рискуешь потерять их прежде, чем вы успеете толком узнать друг друга.