Три этажа - [59]

Я напряженно ждала исхода этой внутренней битвы. Даже остановись он сейчас, все равно он уже сказал слишком много. Он не принадлежал к поколению людей, готовых выворачивать душу наизнанку перед чужаками с бульвара Ротшильда. Он принадлежал к нашему с тобой поколению, а мы всегда носим на груди табличку со словами «Личное пространство».

И все же, к моему удивлению, он продолжил свой рассказ:

– Когда я уходил в отставку, коллеги устроили мне торжественные проводы. Наши сограждане не понимают, зачем стране такой раздутый оборонный бюджет. Им бы надо хоть разок прийти на такое мероприятие. За один вечер организаторы швыряют на ветер десятки тысяч шекелей. Оркестр. Деликатесы. Импортный алкоголь.

В знак согласия я прицокнула языком. И в самом деле, чистое безобразие.

– На таких сборищах все обычно напиваются. Не до блевотины, но достаточно, чтобы кое у кого отказали тормоза. Вечеринка подходила к концу. Некоторые гости уже ушли. Тогда ко мне подошел Гади Теслер и в присутствии Ниры вдруг сказал: «Что же ты не пригласил семью этого шведа, как его там? Хольмстрём?» Расхохотался во все горло и похлопал меня по спине. А потом сложил пальцы пистолетом, приставил себе ко лбу, изобразил выстрел и снова залился смехом. Когда он ушел, Нира спросила: «Что он имел в виду?» – «Вряд ли ты захочешь это узнать», – ответил я.

●

Авнер Ашдот налил себе еще вина. Медленно покрутил бокал в руке, не поднося к губам, и спросил:

– Вы точно не хотите выпить?

– Да не тяните, рассказывайте дальше! – ответила я.

Он уцепился за мое «не тяните» как за соломинку:

– В том-то и дело, Двора! В том-то и заключается проблема с секретами. Пока вы о них не подозреваете, они вам не мешают. Но как только вам бросят кончик нити, вы обязаны за нее потянуть.

– Так вы ей признались?

– На первом же занятии группы курсантов наш командир сказал нам: «Заранее вас предупреждаю: профессия, которой вы собираетесь себя посвятить, – это профессия одиночек. Вас будет преследовать сильнейший соблазн – разделить с близким человеком возложенное на ваши плечи бремя. Но как только вам захочется доверить кому-либо секретную информацию, вспомните, что случилось с Бруно Шмидтом.

– Кто такой Бруно Шмидт?

– Агент ЦРУ. Служил в Восточной Германии. Сболтнул что-то жене, а жена сболтнула подруге. К несчастью, эта подруга – случайно или нет – оказалась агентом Штази. Шмидт и его жена двадцать лет провели в заключении, в разных тюрьмах, и освободились только после падения Стены.

– А что же… Нира?.. Мирилась с вашим молчанием? Не пыталась возражать?

– Тогда было другое время. Это сегодняшние мужчины встают перед камерой и вываливают на публику все секреты своей личной жизни. Но тогда… Мужчины не имели привычки трепать языком. Они отбывали на задание, а когда возвращались, жены не задавали им вопросов…

– Что-то мне слабо верится, что она никогда не задавала вам вопросов…

– Наверное, ей так было удобнее. Как бы то ни было, после двадцати пяти лет совместной жизни она вдруг захотела все знать. Не просто захотела – потребовала. Очень настоятельно. Она не оставила мне выбора, понимаете?

– Вы могли молчать и дальше, – сказала я.

Авнер Ашдот поставил бокал на стол. Я заметила, что у него слегка дрожит рука. Я догадалась, что он рассказывает эту историю другому человеку впервые. И удивилась: почему мне?

Он улыбнулся – скорее печально, чем радостно, – и сказал:

– Сразу видно, что вы не знали Ниру. Ей было трудно отказать. По этой причине она добилась таких успехов в должности директора школы. Кроме того, я, честно говоря, и сам в тот момент испытывал сильное искушение исповедаться и очиститься. Очиститься через исповедь. Тогда я решил: расскажу одну историю. Всего одну. Но после того как она услышала про Хольмстрёма (настоящий провал, ужасная ошибка в установлении личности), она потребовала, чтобы я рассказал и все остальное. Я говорил ночь напролет, а она внимательно меня слушала, все больше морща лоб. Утром она вела себя как обычно. Я решил, что мы преодолели это испытание. Но вечером она ушла ночевать к Асе, а через неделю вернулась и собрала свои вещи.

Авнер Ашдот одним глотком допил свое вино.

– «Я уже не знаю, кто ты такой на самом деле, – вот что она сказала перед уходом. – Я вообще не знаю, кто ты».

●

Пока я разговаривала с Авнером Ашдотом, меня вдруг охватила тоска по тебе, Михаил.

Все эти дни волны тоски временами накатывали на меня. Иногда рядом что-то случалось, и тогда они, эти волны, бились у меня в душе, собираясь в огромный вал. Этот разговор про ложь и секреты и ощущение, что Авнер Ашдот не только Нире, но и мне рассказал далеко не все, внезапно пробудили у меня в душе горькое сожаление: я вспомнила, Михаил, что мы с тобой всегда были честны друг с другом. Наша жизнь не всегда была раем. В том, что произошло с Адаром, я обвиняла тебя. Но обвиняла в открытую. Может, мы и не обсуждали это вслух, но между нами была полная ясность. Я не представляю себе, что можно жить иначе. Что можно прожить с человеком двадцать пять лет и понятия не иметь, чем он занимается.

Если бы меня спросили, что такое любовь, я бы ответила: «Любовь – это уверенность в том, что в мире, полном лжи, есть человек, абсолютно искренний с тобой, как и ты абсолютно искренна с ним; между вами все – правда, все высказанное и невысказанное».