Три дня в Сирии - [28]

— Милости просим. Да благословит Аллах!

Увидев Джин, мужчина привстал, чуть заметно поклонился и поставив чашку, сделал широкий жест рукой, приглашая к очагу:

— Присаживайтесь с нами. Ахмет аль-Хусейн. Угощайтесь, чем Аллах милостив, — предложил он.

— Да, присаживайтесь, присаживайтесь, — торопливо подтвердила Абия, пододвигая Джин полосатый тюфяк. — Подвиньтесь! — нетерпеливо прикрикнула женщина на детей.

Вокруг очага кроме отца сидели еще три мальчика. Разница между ними составляла год, не больше. Все они были очень похожи между собой — в одинаковых полосатых рубашках, штанах, босые. Реагируя на окрик матери, они теснее прижались друг к дружке, боязливо поглядывая на незнакомку. За их спинами на тюфяке под окном лежала девочка, укрытая пестрым лоскутным одеялом. Она тихо всхлипывала.

— Спасибо, — произнесла молодая женщина.

Джин присела к огню. Прямо на нее с двух больших портретов над очагом смотрели великий правитель Хафез Асад и его сын Башар, нынешний глава Сирии. Джин даже как-то стало не по себе под их суровыми, вопрошающими взглядами. Почему-то вспомнились призывы северокорейского диктора по одной из программ, которую ей пришлось посмотреть на базе в Ираке. Там строгая женщина в национальной корейской одежде истошно взывала, сидя за гладким, совершенно чистым столом, на котором не лежало ни одной бумажки: «Помни, великий Ким повсюду следит за тобой. Береги великого Кима. Он наш отец и благодетель!» Еще вспомнился плакат времен Гражданской войны в России, который в Сети ей показывала мама: «Ты записался добровольцем?» Ужасный бескомпромиссный красногвардеец на нем, тыкающий пальцем в каждого встречного. «Как хорошо, что у американских президентов никогда не было таких лиц», — мелькнула мысль, но Джин тут же одернула себя. Надо следить и за мыслями тоже, не только за словами. Так и выдать себя недолго.

— У нас только бобы печеные сегодня, вот, попробуйте. Больше ничего не могу предложить, — Абия протянула ей глиняную миску с угощением, словно извиняясь. — За урожай мало выручили на рынке, на многое не хватает денег, мясо купить — для нас редкость, только по праздникам можем себе его позволить. Тут вот на Исму потратились, — показала она на больную девочку. — Возили в город к доктору, за прием заплатили, платить-то ведь заранее надо, иначе и в кабинет не пустят, да уж под самый вечер приняли нас… Никакой помощи толком не оказали, торопились домой. Хирурга у них не оказалось. Сказали, приезжайте завтра с утра. На что поедешь-то? — она растерянно пожала плечами. — Если мы еще раз к тому доктору поедем, то уж совсем нам есть не на что будет. Голодать станем. Только если Снежана каких денег пришлет, на нее вся надежда, — женщина горько вздохнула.

— Чего ты, мать, все жалобишься. Выкрутимся. Поправится Исма. Я займу, я же тебе сказал. Вот у брата своего двоюродного Омара займу, он обещал! — недовольно прикрикнул на нее муж.

— Так Омар твой с процентами сдерет потом, как будто я его не знаю. Век с ним не расплатишься. Не первый же раз! Одним словом, родственничек. Девочка мается, не ест, не пьет, болит у нее сильно, горячая вся. Вытошнило два раза. Внутри уж сутки ни кусочка нет, а все тошнит и рвет, — Абия махнула рукой.

— Я есть не буду, вы сами ешьте. Я совсем не голодная, спасибо. Вам пригодится, — Джин вежливо отказалась от порции бобов.

— Нет уж, так не пойдет. Не положено так в моем доме. Пришел гость — надо его потчевать, а то люди скажут, что Ахмет жадный, — нахмурился Ахмет и снова поставил перед ней миску.

— Я же не в гости пришла. Я и так за доброту и за кров вам благодарна. Да и людям, наверное, знать не надо о моем присутствии, — мягко возразила Джин.

— Дело ваше, — Ахмет пожал плечами. — Вот, хоть чаю попейте, не обижайте меня, — он придвинул Джин кружку с чаем, отдававшим ароматом яблочного листа.

— Чаю можно, — согласилась Джин, понимая, что просто так не отделаешься. В Сирии надо уважать хозяина.

— Еще у меня здесь инжир в сахаре. Кушайте, кушайте, пожалуйста, — Абия подставила ей стеклянную вазочку с витиеватым восточным узором.

— Спасибо, — Джин попробовала инжир. Он был вкусный, но очень сладкий.

— Как, израильтяне зверствуют там, за холмами-то, издеваются над нашими? — спросил у нее Ахмет.

— Израильтяне? Издеваются? — Джин чуть не поперхнулась чаем.

«Конечно, здесь, в Сирии, разве могут считать иначе? — она снова сама себя одернула. — Якобы мучают, насилуют, притесняют».

— Да, случается, — ответила Джин неопределенно.

Девочка за ее спиной снова застонала. Молодая женщина повернулась к ней.

— Вы говорите, она порезалась? Как давно это случилось? — спросила Джин Абию в качестве предлога ухода от неприятного разговора об Израиле.

— Вот, позавчера, — ответила та грустно. — Говорила отцу, переверни ты этот серп треклятый, не надо так его ставить, острием вперед, — она в сердцах посмотрела на мужа. — Он опять поставил. Хоть говори, хоть не говори. Вот и Зоя сегодня чуть не напоролась. Только у нее вон обувь какая, — Абия показала на кроссовки Джин. — У Исмы нет такой, вот она и поранилась.

— Зачем ты все попрекаешь меня? — Ахмет нервно заерзал на тюфяке.