Три дня одной весны - [7]

— Терпение, бай, терпение — вот камень, на котором нужно возводить свое благосостояние. В святом писании сказано, что истинный мусульманин должен обвязать свой живот поясом терпения. А вы? Вы не успокоитесь, от одной овцы получив две. Вам до смерти хочется как можно скорее получить от нее четыре! Но не зря говорят: алчные глаза насыщаются только в могиле. Коль не могли смирить свою жадность — ступайте в могилу, так вам и надо.

— Вы и сами, — решился заметить Халимбай, — состоятельным были…

— А я и сейчас состоятелен! — вскинув голову в голубой чалме, резко сказал Усмон Азиз. — Однако с жестокостью к своим пастухам и слугам в отличие от вас не относился никогда! Совсем напротив: я вместе о пастухами по целым неделям скот пас, и вовсе не потому, что это занятие мне по душе. А потому, бай, чтобы они не ощущали себя рабами, чтобы видели, что мы все одного отца дети, и чтобы не таили против меня опасной злобы. А вы и вам подобные… Слуга ваш в иной мир уйдет, так вы не только о саване и могиле для него, бедного, не позаботитесь — вы даже его похоронами побрезгуете!

Халимбай не отрывал взгляда от закопченного кумгана.

— Хочу спросить вас еще вот о чем, — после недолгого молчания заговорил Усмон Азиз, и когда Халимбай, подняв голову, нерешительно глянул ему в лицо, продолжил: — Хоть раз вы задумывались над тем, почему русские взяли верх?

— Нет, господин. Моего ума не хватит, чтобы понять…

— Жаль, бай, сто раз жаль! Но я вам помогу — если только можно помочь обреченному. Русские взяли верх потому, что все мы — от эмира до таких, как вы, пораженных проказой алчности, — все притесняли народ. Бедный человек в нашем благословенном краю жил хуже, чем собака. И вот этому бедному человеку с его поистине собачьей жизнью русские сказали: у тебя будет свобода, вода и земля. Вставай в наши ряды и бей притеснителей! Подумайте сами, бай: чего хочет слепой? Пару зрячих глаз. А голодному — что нужно прежде всего? Хлеб. Вот и бедняк, когда увидел, что у него на самом деле будет и земля, и вода, и свобода, когда он впервые ощутил вкус хлеба, не приправленного горькой мольбой, когда поразмыслил о своей, полной лишений жизни, — то отвернулся от нас и перешел на сторону русских. Мы опротивели своему народу, бай! — с отчаянием и мукой вымолвил Усмон Азиз, и на глазах его блеснули слезы. — Мы сами выбрали свою участь, сами подписали свой приговор, который навсегда лишил нас родины.

— Почтенный, — растерянно озираясь, проговорил Халимбай, — но что станет со священной верой ислама?

Усмон Азиз покачал головой.

— И со священной верой, и со всеми нами… все, бай! Не будем больше об этом. — Он вытащил из кармана кожаный мешочек и, развязав его, высыпал перед Халимбаем пригоршню красных золотых монет. — За хлеб-соль тысячу раз вам спасибо. За службу… И не скупитесь, бай! Купите себе новые сапоги, халат, порадуйте обновками детей и внуков… Я оставляю вам и палатку — на тот случай, если вы не захотите пустить в свой дом постучавшего в ваши ворота странника.

— Да приумножатся богатства господина, да будет острым его меч! — вне себя от радости воскликнул Халимбай и, почти упав на дастархан, бросился собирать монеты.

С едва заметной брезгливой усмешкой наблюдал за ним Усмон Азиз.

— Вся жизнь человека, — задумчиво проговорил он, когда Халимбай засунул за полу халата, в потайной карман, последнюю монету, — это цепь обольщений. Есть обольщение женщинами… обольщение славой… есть обольщение деньгами. Не обольщайтесь ими, бай! Я вам расскажу на прощание о великом Искандаре[4] — покорителе многих царств и земель. Звезды на небесах — и те меркли перед его величием и славой. Но пришла пора и ему познать смерть. Почувствовав ее приближение, созвал Искандер верных друзей и завещал им, чтобы, когда отправится он в последний путь, обе его руки высовывались из гроба.

— Прости, о боже! — воскликнул Халимбай, в знак удивления схватившись за воротник и вытаращив свои и без того выпученные глаза. — Проделки дьявола, не иначе.

— И так ответил Искандер на недоуменные вопросы своих сподвижников: пусть видят люди, что я, властелин полумира и обладатель несметных богатств, ухожу в могилу с пустыми руками. И пусть хоть немного смягчатся их сердца, ожесточенные погоней за богатством и почестями… Так-то, бай! Все равны перед смертью — и великий шах, и последний нищий. Это единственное равенство, которое я признаю.

С этими словами Усмон Азиз быстро встал и набросил на плечи халат.

— Пора в путь.

— В какие же места, почтенный, собираетесь вы теперь направиться? — нерешительно спросил Халимбай.

— Куда бог укажет.

— Господин еще вернется, или…

— Нет, бай, скорее всего мы больше не возвратимся. Бесполезно!

— Если так, — с дрожью в голосе проговорил Халимбай, — то на кого же я, несчастный, буду надеяться…

— Уповайте на всевышнего, бай, — усмехнулся Усмон Азиз. — Теперь только ему по силам вам помочь.

Но ничего, казалось, не видел и не слышал Халимбай. Картины одна ужасней другой рисовались ему, и он потерянно бормотал:

— Завтра нагрянут… организуют колхоз… все велят сдать, все: имущество, землю, живность… или скажут: в ссылку! И жену мою, дочь мою с открытыми лицами проведут перед толпой… О я, несчастный! О какой камень, почтенный, биться мне головой! — завопил Халимбай. — О какой камень…