Три брата - [127]

– Я написал тебе много писем, но ответа ни на одно не получил. Ну, а потом был тяжело ранен, – сказал комбриг, будто оправдываясь. – Ты знала об этом?

– Откуда мне было знать? Писем я не получала, а твоя мама ничего не рассказывала о тебе, – с горечью отозвалась Марьяша.

Ей хотелось о многом поговорить с Эзрой, но она не решалась, не знала, как начать этот разговор.

– Если бы ты знал, как мне хотелось еще раз встретиться с тобой! – вырвалось наконец у нее.

– Вот мы и встретились, – быстро отозвался комбриг и, оглянувшись, вполголоса добавил: – Давай встретимся по-настоящему, если тебе это удобно. Поговорим обо всем… Сумеешь ли ты прийти незаметно – ведь тебе неприятно будет, если посторонние узнают о нашей встрече?…

– Ну и пусть узнают, – перебила Марьяша, – я никого не боюсь.

– Сегодня не удастся – должен вернуться мой брат Шимен… Я его еще не видел после приезда. Давай встретимся завтра вечером в роще, где мы встречались раньше. Хорошо?

– Хорошо, – согласно кивнула Марьяша. – Я приду. В котором часу?

– В шесть часов вечера, – ответил комбриг. – В шесть часов я буду тебя ждать.

Как только Марьяша вернулась домой после короткой встречи с Эзрой, мать сразу заметила, что дочка чем-то сильно взволнована.

– Что с тобой, дочка? Что случилось? – спросила она.

– А что такое? – пыталась Марьяша скрыть от матери свое волнение. Но разве что-нибудь укроется от материнского взгляда? Глаза дочери блестели от возбуждения, лицо светилось радостью, все валилось у нее из рук, видно было, что она чем-то потрясена.

– Что же ты молчишь, дочка, что с тобой случилось? – настаивала мать. – Давно я тебя такой не видела. Ты что-то скрываешь от меня…

Тревога, овладевшая душой Марьяши, передалась бы, может быть, и ее мужу Фоле, но внимание их отвлек плакавший ребенок. Марьяша взяла его на руки, и тут ей бросилось в глаза поразительное сходство отца с сыном.

«Что, если Эзра завтра предложит мне уехать с ним?» – в смятении подумала она. А ребенок? А муж? Что она скажет мужу, как объяснит свой уход? Он никогда не обижал ее, ни разу не повысил голоса, разговаривая с ней. Он любит ее всей душой. И за всю его любовь, за его преданность отплатить ему изменой? Но, может быть, Эзра просто хочет поговорить с ней, вспомнить былое? Может быть, он и не думает делать такое предложение? Это и лучше: она привязалась к Фоле, привыкла к нему.

Любовь к ребенку, казалось Марьяше, заглушила ее чувство к Эзре, она стала забывать его. Но это ей только казалось: стоило Эзре появиться в Миядлере, как глубоко таившееся чувство вспыхнуло с новой силой, и как она ни старалась подавить его, это ей не удалось, она хоть издали захотела взглянуть на любимого. Все эти годы чувство к Эзре жило в ее сердце рядом с любовью к мужу и к ребенку. И Марьяша сейчас сама не знала, какое чувство сильнее…

«А может, не ходить на свидание?» – подумала она.

Но не идти она не могла. Она столько лет мечтала хоть раз увидеться с ним, а теперь, когда он тут, когда счастье, которое она считала навсегда утерянным, снова засияло перед ней, она стремительно пошла ему навстречу.

Ночь Марьяша провела в смятении. Ее мучили противоречивые чувства, и она долго не могла уснуть. Поздним утром, когда она очнулась от недолгого сна, который не принес ей отдыха, Фоля уже ушел на работу. День вставал ясный, солнечный, а на душе у Марьяши было тревожно. Медленно продвигались стрелки часов, как это всегда бывает во время напряженного ожидания. Оставались считанные часы до встречи с Эзрой.

– И чего это я, глупая, нервничаю? – начала она себе выговаривать.

Внезапно Марьяша услышала за окном тревожный шум – голоса чем-то взволнованных, возбужденных людей. Выглянув, Марьяша увидела, что народ мечется по улице, как во время пожара. Она выбежала на крыльцо и сразу услышала надрывный плач, безутешные причитания. У Марьяши будто что-то оборвалось в груди.

«Беда какая-то», – подумала она, сбегая с крыльца на объятую смятением улицу. И тут явственно услышала полные отчаянной тоски сетования Эстер:

– Кто мог сравняться со мной в радости, когда я увидела его в моем доме? Кто был счастливее меня, когда я прижала к груди мой клад, мое сокровище, моего дорогого сына? А теперь злой рок отнимает его у меня – в огонь бросают мое ненаглядное дитя, жемчужину моей вдовьей жизни!

Марьяша увидела рядом с машиной, возле которой отчаянно голосила Эстер, Эзру. Комбриг прощался с обступившими машину людьми, что-то говорил им, как бы припечатывая каждое слово решительным взмахом руки.

«Что-то страшное случилось», – подумала Марьяша.

Комбриг сел в машину, она тронулась и, набирая скорость, пронеслась мимо Марьяши. Что-то в последний раз пронзительно выкрикнула Эстер, что-то прокричал, высунувшись из машины, комбриг – и вот уже только облако пыли мелькнуло и рассеялось вдалеке. Марьяша не знала: ей ли крикнул комбриг слова прощального привета, или матери, или, может, всем оставшимся, заметил ли ее комбриг в последнюю минуту прощания?

Уже несколько дней шла война. Многие жители Миядлера получили повестки из военкомата. В числе мобилизованных был и Марьяшин муж Фоля. Еще не зная об этом, он пришел с работы усталый, весь в пыли, и, прежде чем успел вымыть руки и лицо, Марьяша накрыла на стол и поставила перед мужем полную тарелку супа. По ее невеселому виду Фоля понял, что она чем-то подавлена. Ему хотелось спросить жену, что случилось с ней вчера; теща накануне вечером приставала к нему с расспросами: почему плачет Марьяша, что с ней такое? Он хотел утешить Марьяшу, сказать ей несколько ласковых слов, но та выскользнула из комнаты и долго не появлялась.