Три аспекта женской истерики - [26]

Я не мерзну около могилы, даже в самый жестокий мороз. Раньше думала, что это дерево защищает от ветра, но его спилили весной, а внутри ограды все равно чуть теплее, чем на дорожках. Смею надеяться, что это ему компенсация за «холодную» смерть. Впрочем, в этот раз я не стала часами «кудри наклонять и плакать», мы, что называется, нормально пообщались. В конце концов, у человека день рождения.

Его папа донашивает за ним белый свитер (или такой же, неотличимый).

Х всем сердцем любил провокацию, считал своим долгом вышибать людей из колеи всеми возможными способами – легкими наркотиками, публичными выступлениями, странными танцами, словом, он заставлял человека сделать то, чего тот не делал прежде. Шокировал, выбивал эмоции. И он считал, что родители хронически не способны понять его начинания.

Но вот мама рассказывает, что не хотела стирать его голос с автоответчика и очень переживала, когда запись исчезла самостоятельно через год после его смерти. Вдумайтесь на минутку – ровно год люди, звонившие им, слышали по телефону чуть раздраженный голос мертвого (родственника, друга, любовника): «Здравствуйте…»

Он бы, наверное, развеселился, узнав, насколько он сын своих родителей.

Почти год прошел, душа моя.

За это время ты провел меня по стандартному лабиринту развлечений в детском парке: у входа – «как никогда в жизни», а у выхода – равнодушие. Мы шли по стрелочкам, минуя нежность, благоговение, печаль, ревность, «пошел на хрен» и отвращение. Иногда делали круги, возвращались к страсти и надежде, иногда заглядывали в совсем уж темные комнаты, вроде ненависти и мести. Я входила, когда на улице была весна, а выхожу в начале января. Голова слегка кружится, очень хочется опуститься на снег и закрыть глаза. После множества слов, адресованных тебе (сказанных, написанных, нашептанных, подуманных), всех разноцветных слов, которые объединяет только одно, – то, что они не получили ответа, после этого остается самое простое: благодарность. Потому что исключительно из-за тебя додумалась до очередной своей теории любви, с которой буду носиться до тех пор, пока не появится кто-нибудь новый. Пока же я читаю у суфиев приблизительно то, о чем думала год назад:

О Возлюбленный,

Твои стрелы немилосердно жалят сердце,

И все же я всегда буду служить мишенью

Золотому луку и неисчерпаемому колчану.[6]

И это, душа моя, не о тебе, это о боге. О Боге, точнее. Женщина по-прежнему смотрит в сторону Бога и видит сияние божественной любви, снова и снова ошибаясь, потому что принимает за источник мужчину, который всего лишь стоит против света. И только в тот момент, когда он уходит, она понимает, что ее сердце всегда было мишенью для золотых стрел и фиолетовых молний, потому что никого нет и не было между ней и любовью.

Вот за это пока незабытое знание – спасибо.

Моя любовь длится, пока помню вкус кожи в семи местах: за ухом, над ключицей, под коленом и на сгибе локтя, между лопатками, над ягодицами и в ямке возле французской кости.

Тина позвала меня на один из показов Недели моды. Приглашенные счастливчики говорят «неделя Высокой моды», но в прошлом году мировое сообщество посчитало нецелесообразным проводить в Москве высокую, поэтому мода у нас самая обыкновенная, низенькая. Я сначала отказалась, но приглашение было напечатано серебром на черном картоне, и Тина сказала между прочим, что и он там будет. Ой, я вдруг вспомнила, что срочно должна передать ей одну важную бумажку, лично в руки.

И вот на следующий день… Хотя нет, сначала был еще тот, предыдущий день, когда я купила себе термобигуди и пенку для волос, обещающую «нереальный блеск». А потом уже наступил «и вот».

Нужно было себя как-то украсить. На голове планировались спиральные кудри с нереальным блеском, а на остальной организм я придумала следующее: гриндера, зеленые льняные штаны с шелковым восточным шарфом вместо пояса и в качестве фишки – натовский свитер с отрезанным горлом и укороченный до талии, декорированный понизу пластмассовыми кружочками с изображением покемонов. На мой взгляд, собственно свитер и шарф отражают основные тенденции нынешнего сезона, «этно» и «милитари», а покемоны выступают синтезом того и другого, ибо, с одной стороны, агрессивны, а с другой – являются продуктом национального японского сознания.

В зеркале я увидела почти все, что замышляла: ну, кудри чуток кривоваты и слиплись, штаны несколько теснее, чем были прошлым летом, а дизайнерский свитер подозрительно отдает хипповским рукоделием, каковым, по сути, и является. Но главное было: сияние. Причем не от кудрей. Светилось лицо, и в глазах мерцал дурной блеск, потому что я все время помнила – «и он там будет».

Конечно, он мне давно безразличен. Но я уже все придумала, я знаю, как все произойдет… Я войду и не сразу его замечу… Нет, ну конечно, увижу с порога: хотя у меня отвратительное зрение, актуального мужчину я всегда нахожу в толпе с первого взгляда. Но сделаю вид, что не сразу. Только когда он чуть откинет голову и улыбнется, только тогда я повторю его движение головой и улыбку. И мы пойдем навстречу друг другу через толпу. Или лучше мне остаться на месте, чтобы он сам подошел? Нет, придурок не догадается, он всегда плохо видел мизансцену (что и по картинкам заметно, кстати). И значит, мы такие сходимся, и вокруг нас сразу образуется небольшой пятачок пустого пространства – люди всегда чувствуют эти вещи, тем более что вместе мы выглядим потрясающе. И главное, он тоже в зеленом натовском свитере, только без покемонов. (Просто это его единственный свитер, ошибиться невозможно. Я помню, как год назад мы поехали в гости, чтобы немного побыть рядом, но для хозяев надо было сделать вид, будто мы встретились случайно. И мы заявились – случайные-преслучайные. Только одеты абсолютно одинаково и лица хитрые. А потом еще один мой приятель пришел – угадайте в чем? – и люди, которые в курсе, просто обхихикались.)