Тревожные ночи - [122]

Мы продолжали красться среди деревьев, стараясь ступать еще осторожней. Выстрелы участились, но были по-прежнему все такие же разрозненные. Похоже, что стреляют вслепую, ради забавы. Но одно я установил точно — стреляли из села… «Значит, немцы из него не ушли…» — мелькнула мысль. И еще подумал я, что было их там немного: стреляли, очевидно, дозорные, оставленные в селе. На них, наверное, напал страх, вот они и стреляют… Я успокоился. Но вскоре возник новый повод для тревоги.

Не успели мы пройти и несколько десятков шагов, как услышали впереди себя треск сухих сучьев — кто-то поднимался нам навстречу. Мы снова притаились за деревьями с винтовками наготове. Конечно, у нас и в мыслях не было стрелять — пальба могла только выдать нас и помешать выполнить задание. Но не ждать же, пока немец заберет тебя голыми руками. Известно, разведчик должен быть готовым ко всему. Должен уметь, когда надо, стрелять и бросать в противника гранаты, хватать его мертвой хваткой за горло. Должен уметь и подкрадываться незаметно, как лиса, и отступать бесшумно, как кошка…

Шаги приближались. Теперь уже ясно можно было различить, что шли люди, несколько человек… Я растянулся за деревом, выставив винтовку вперед, и приказал знаком остальным последовать моему примеру.

Долго нам не пришлось ждать. Вскоре среди деревьев показался рослый, плечистый малый с большим мешком на спине. Он шел, тяжело ступая, поднимаясь прямо по склону, не разбирая дороги. Остановившись от нас шагах в пятнадцати, он повернулся к нам спиной и что-то пробормотал невнятно, но повелительно и резко. За деревьями послышались легкие шаги, всхлипыванье, детский крик… Мужчина бережно опустил мешок на землю и долго вытирал рукавом лоб. Нам хорошо видна была его голова со сдвинутой на затылок кожаной фуражкой и черными мокрыми от пота волосами… Лишь несколько мгновений спустя показалась женщина с ребенком лет трех на руках и другим постарше, которого она вела за руку, а за нею, едва передвигая ноги, ветхая старушка, больше тащившая, чем несшая на себе, громадный узел с тряпьем. «Беженцы! — вздохнул я с облегчением. — Выгнала война людей из насиженных мест, и скитаются сейчас, несчастные, в поисках крова по земле!»

Мы стали наблюдать за ними из наших укрытий.

Рослый мужчина — это был чешский крестьянин — хмурый и, как видно, неразговорчивый — взял из рук женщины ребенка, и она, всхлипывая, припала к его груди. Он ее обнял рукой за плечи и что-то ласково пробормотал, утешая. Женщина скоро успокоилась, вытерла глаза концом цветастого платка и занялась ребятишками. Труднее всех приходилось, видимо, старушке. Опустив узел на землю, она упала на него как подкошенная и долго сидела не шевелясь. Потом начала что-то жалобно причитать, все время указывая рукой то на свои ноги, то в сторону села, — ясно было, что ей хотелось вернуться назад. Лицо крестьянина еще более нахмурилось, и он сердито замотал головой. Затем, взвалив себе на спину мешок, а поверх еще и старухин узел, он молча зашагал вперед. Женщина с детишками последовала за ним. Последней покорно поплелась старуха. Они шли теперь прямо на нас. Когда беженцы поравнялись с нами, я тихонько окликнул их. Все трое остановились как вкопанные, растерянно озираясь по сторонам, — таким невероятным показался им, очевидно, звук человеческого голоса в этой лесной чаще.

Я знаком приказал Илиуцэ выйти им навстречу — воюя на Украине, он выучился немного говорить по-русски.

— Добрый вечер! — приветствовал он чехов.

Те словно окаменели, глядя с изумлением и ужасом на него. Но маленький капрал умел находить выход из любого положения, к тому же он знал пути к человеческому сердцу. Перекинув винтовку за спину, он ласково погладил по головке ребенка, помог крестьянину спустить на землю мешок и узел и протянул руку старушке, которая не решалась приблизиться. Лица беженцев прояснились, Илиуцэ вступил с ними в разговор. Говорила в основном женщина, великан только поддакивал ей, лишь изредка вставляя слово. Я нетерпеливо прислушивался к их беседе, но не мог уловить смысла — ко мне за дерево долетали только отдельные слова.

— Что они говорят? — не выдержав, крикнул я капралу и вышел из укрытия, а за мной последовал и Ефтене.

Беженцы снова застыли на месте и стали с испугом оглядываться на деревья, полагая, очевидно, что за каждым из них притаилось по солдату.

— Драпают от немцев! — объяснил мне Илиуцэ. — Только им да еще нескольким семьям удалось бежать. Всех остальных немцы вытаскивают из домов и угоняют неведомо куда… Чех говорит, в наказание за то, что крестьяне отказались рыть для них окопы и укрытия. Отсюда все и пошло… Немцы подожгли село… Но он не думает, чтобы они из него ушли…

Мы коротенько посовещались втроем. Решили просить чеха довести нас до опушки. Может, удастся и кое-что выведать от него о силах и укреплениях немцев в селе. Оба мои спутника были крепкие мужественные ребята, и я доверял им, как себе. Ефтене внешностью походил на нашего нового знакомца, чеха. Был такой же рослый и плечистый, как тот, и такой же сумрачный и молчаливый. Как боевой товарищ он не имел себе равного. Смелый и надежный, он обладал большой душевной силой. Я всегда брал его с собой, когда предстояло опасное задание, вроде сегодняшнего, чтобы было на кого опереться в трудную минуту. Брал я всегда с собой и Илиуцэ: маленький капрал был хитер, как бес, и умел всегда так повести дело, что немцы оставались в дураках.