Тревожное счастье - [10]

Подкрепившись яблоками, ободренный своими разумными мыслями и поступком, он двинулся дальше и еще дотемна пересек болото, густой сосновый бор и пришел в большую незнакомую деревню на берегу Сожа. Это обрадовало его. Надо было подумать о ночлеге: пароход на Гомель, как ему сказали, будет только утром. Он шел по деревне, выбирая хату, чтобы попроситься на ночлег. И вдруг — неожиданная встреча. Белокосая пышногрудая девушка в пестром платье вышла со двора, возле которого Петро остановился, и они сразу узнали друг друга. Они вместе учились в школе — в пятом и шестом классах, потом ее родители — работники совхоза — куда-то переехали, и они не виделись несколько лет. Снова встретились в фельдшерской школе: Люба училась на одном курсе с Сашей. Но они не дружили. Саша почему-то не любила свою сокурсницу. Петро и Люба при встречах здоровались, говорили друг другу несколько слов и расходились. И вот встретились…

— Петя? Ты?! — радостно, словно увидела близкого человека, закричала Люба. — Что ты тут делаешь? Как ты сюда попал?

— Как? — Он заранее придумал несколько вариантов объяснения того, как он очутился тут, но все они были рассчитаны на незнакомых, и потому на мгновение смутился. — Я… просто хожу… путешествую… Интересно, знаешь.

— А-а, я забыла, ты же поэт. Тебе надо всюду ходить и все видеть…

— А ты?

— А я работаю здесь. В этой хате квартирую. Заходи. Я очень рада, Петя, что встретила тебя. Ой, Петенька! Как здесь скучно, как тоскливо! Ни одного культурного человека. Не с кем словом перекинуться. Я так рада!.. Пойдем же в хату.

Она говорила торопливо, не давая ему возможности ни возразить, ни поблагодарить. В комнату она ввела его под руку и сразу закричала молодой хозяйке:

— Маруся! Смотри, кого я привела! Мой школьный товарищ… Мы вместе когда-то учились. А теперь вот ходит, путешествует. Я выхожу на улицу, а он стоит — хатой нашей любуется. Словно чувствовал…

— А как же не чувствовать! — засмеялась хозяйка.

— Нет, Маруся, не думай, что он искал меня. Он и не знал, что я здесь, а просто так шел. Но я так рада, что мы встретились, так рада!..

— А кто гостю не радуется! — сказала хозяйка, проворно вытерев стул и приглашая гостя сесть.

Петру она показалась такой доброй, такой обходительной, что он сразу вспомнил другую хозяйку, из-за которой должен был покинуть любимую девушку, и сердце его опять болезненно сжалось.

«А кто гостю не радуется! Действительно, кто гостю не радуется? А вот там не обрадовалась, ведьма жадная!»

Усталого, измученного, его покорила ласковость Любы и хозяйки.

— Петенька, ты чувствуй себя тут как дома, умывайся. А я на минуточку отлучусь, — тараторила Люба, бегая по хате.

«Петенька!» Петро вспомнил, что Саша ни разу не обратилась к нему так нежно, даже «Петя» она говорила ему очень редко. Почему? Юношеская подозрительность вспыхнула с новой силой. Его почти никто не называл уменьшительно-ласковым именем. Дома мать, сестры, соседки почему-то с самого детства, с тех пор как он себя помнит, называли его Петро или Петрок. В техникуме все — и товарищи и педагоги — называли только по фамилии. Как-то уже повелось, что одного называют только по имени, и к этому все привыкают даже в официальной обстановке, другого же — только по фамилии, даже в самой дружеской компании.

Итак, Люба своей лукавой ласковостью задела одну из тонких душевных струн — ее нелегко найти, но, найдя, можно легко на ней играть. Сознательно она это делала или нет, кто знает… Возможно, что в свои девятнадцать лет она уже имела в этом кое-какой опыт. Во всяком случае на романтичного, мечтательного юношу ее ласковость сильно подействовала. Он был благодарен Любе, и ему хотелось отплатить ей таким же вниманием. Люба ушла, а хозяйка помогла ему умыться — поливала на руки, достала из сундука чистое, вышитое петушками полотенце. А потом сразу же затопила плиту и начала жарить яичницу. Стоя у плиты, она доверчиво рассказывала о себе. Она — молодая солдатка, муж служит в армии, живет она со свекровью. Старухи нет дома — ушла к дочери. И хорошо, что ее нет: старуха вообще добрая женщина, но, как все старые, ворчлива: ей трудно понять молодых. А с Любой они живут, как сестры, все доверяют друг другу. Обычно застенчивый с незнакомыми, Петро через несколько минут чувствовал себя здесь совершенно свободно.

Люба вернулась с бутылкой вишневого ликера — это было лучшее, что нашлось в лавке. Они втроем сидели за столом — Петро, как гость, в красном углу, — пили ликер небольшими рюмками из толстого желтого стекла.

Хозяйка, весело подмигивая Любе, произносила тосты:

— Давайте выпьем за нашу встречу. Чтоб она была не последней, чтоб Петя был частым гостем за этим столом.

И Петро пил, не придавая особенного значения ее словам.

После ужина они гуляли по берегу Сожа. В воде трепетали далекие звезды и огоньки бакенов, зеленые и красные. Тревожно шептались лозняки. На противоположном, луговом берегу горел большой костер, и возле него колебались причудливые тени. Над болотами поднимался холодный туман.

Люба прижималась к парню, вздрагивала от холода и все жаловалась, что ей очень тоскливо жить в этой глухомани. Петро, слегка опьяневший от выпитого ликера, обнимал ее и целовал в губы, в горячие щеки, в вырез платья на груди. Она томно шептала: «Петя… Петенька…»