Тревожное лето - [4]

Полковник, наклонившись к Возжинскому, зашипел в ответ:

— Так ведь чего-то святого, мать вашу перемать, прошу пардону, должно остаться у русского человека? Это вам, эсерам...

— Успокойтесь, Вадим Сергеевич...

Глава правительства Меркулов говорил:

— Надо воспользоваться разногласием в лагере красных. В этом я совершенно согласен с уважаемым полковником Токинори, присутствующим здесь.

Возжинский достал свежий номер газеты «Владиво-Ниппо»:

— Учитесь работать у союзников, Вадим Сергеевич. Пока вы чухаетесь, они уже имеют свежайшую информацию из Читы. Красными готовится решение об активизации партизан в Приморье.

Бордухаров взял газету, прочитал заметку. Он ревниво относился к действиям осведомительного бюро японского штаба. Ничего не скажешь, их разведка умеет работать. На днях Меркулов, выслушав очередной доклад по материалам разведдонесений, раздраженно бросил: «Ваши информаторы отстают даже от такой несерьезной газеты, как «Владиво-Ниппо». Займитесь делом, милый мой, а то вы больше времени проводите в номерах Нихамкина, чем в своем рабочем кабинете».

«Давно ли ты-то перестал туда бегать? — подумал тогда Бордухаров. — Это тебе сейчас все на тарелочке да в постель».

Честно говоря, Меркулова как политического деятеля Бордухаров ни во что не ставил. И знал, что сегодняшние, сказанные на Военном совете, горячие слова о необходимости начать бои с красными, принадлежали японскому штабу. Японцы намеревались сорвать мирные переговоры с большевиками и подталкивали нерешительного премьера, который еще недавно заявлял, что готов договориться с красными о взаимном существовании без стрельбы. Некоторые генералы уже поняли, что ставили не на ту лошадку...

Бордухаров в который раз возвращался мысленно к тайному совещанию на квартире Вержбицкого, управляющего военным ведомством. На место Меркулова предполагались две кандидатуры. Первая — генерал Дитерихс, бывший начальник штаба у адмирала Колчака, ныне, казалось, отошедший от всех ратных дел и безвыездно сидевший в Харбине над книгой о династии Романовых. Вторым был атаман Семенов. Большая часть присутствующих стояла за Дитерихса. Бордухаров-то был склонен видеть у власти Семенова, но он являлся всего лишь информатором у генералитета и решающего голоса не имел. Но все это в будущем, в далеком или нет, но будущем. А пока орать на Бордухарова позволяет себе именно Меркулов.

В невеселых мыслях Бордухаров начал слушать то, о чем говорил командующий вторым корпусом генерал-майор Молчанов.

— ...на вооружении НРА 30000 бойцов, 35000 винтовок, 519 пулеметов, 88 орудий, девять бронепоездов, шесть танков, 115 автомобилей, пять аэропланов — из них исправных два. Все это пойдет против Унгерна, и дорога на Хабаровск будет открыта. Противостоять нам будут не более полутора тысяч штыков, трех сотен сабель и двух бронепоездов.

— А что имеет Унгерн?

— 10663 сабли, 35 пулеметов, двести штыков, четырнадцать орудий! — воскликнул Молчанов. — Главный удар будет нанесен на троицкосавско-селенгинском направлении...

Погас свет. В зале засуетились, задвигали стульями. Чиркали спичками, недовольно ворчали. Зажглись свечи, запахло горячим воском.

— Пошли отсюда, — предложил Бордухаров. Настроение слегка поднялось: Молчанов пользовался его информацией о вооружении НРА. «Может, Спиридон смягчится?» — Хочешь выпить?

Возжинский поцарапал в лохматой седеющей голове, подумал и отказался.

— Мне пока хватит. Роман надо закончить, а то так и умрешь в неизвестности, и мир не узнает, что тут делалось в двадцать первом году. — Говорил он не шутя, даже мрачно.

— Твое дело. Я, пожалуй, тоже не буду пить. Чего-то горяченького хочется.

Который день Хабаровск мок под дождем...

По ту сторону окна на влажном кирпичном выступе нахохлившись сидел воробей. Столько в нем было желания согреться, что Серегину даже почудился запах его сырых перышек.

— ...Ты сюда слушай, — сказал Карпухин, начальник разведотдела Народно-революционной армии. На нем неловко, как в спешке надетая, форма. Сразу видно сугубо штатского человека, хотя держаться он старался по-военному. — Тебе и вживаться-то особенно не надо будет, все-таки привычная среда.

— Да-да, — согласился быстро Серегин. — Я слушаю вас внимательно. Извините, что отвлекся. Вы знаете, перед воробьями у меня давнишняя вина. — Он сконфуженно улыбнулся. — Когда-то в детстве я мечтал о пружинном ружье, и на день рождения мы с папой выбрали его на Светланской, у Кунста и Альберса, в отделе игрушек. Как я был счастлив!.. Вместе с ружьем взяли и колчан со стрелами. Знаете, с такими резиновыми пятачками на конце? Однажды мальчишки подбили воробышка. И Игорь Дзасохов, он старше всех нас был года на три, сказал: убей. Все равно помрет. И я выстрелил в воробья. А он только сжимался и жмурил глазки... Я ушел тогда... До сих пор помню. — Серегин вздохнул: — Вот так, Иван Савельевич.

Карпухин с насмешливой укоризной покачал головой:

— Ай-я-яй! А я их, серых, из рогатки бил. Теперь не могу спокойно смотреть на пацанов с рогатками, а тогда не доходило до меня, что ли? Мальчишки — жестокий народ. — Он подошел к окошку. Постоял. — Однако поехали дальше. Так вот. В Приморье установился режим буржуазной диктатуры. Разогнано Народное собрание, разгромлены организации рабочего класса, запрещена коммунистическая печать, начались повальные аресты. Большевики вынуждены уйти в подполье. Меркуловцы объявили белый террор. Многие товарищи арестованы. Положение очень сложное. Приморье превратилось в плацдарм для продолжения интервенции и гражданской войны на Дальнем Востоке, а это, как ты понимаешь, представляет серьезную опасность не только для ДВР, но и в целом для Советской России. Меркуловская контрразведка действует в самом тесном контакте с японским осведомительным бюро и международной полицией. И в этой обстановке тебе, Олег Владиславович, предстоит работать: нам нужна информация. Это самое главное. Нужны от тебя пока только факты и ничего больше. И не спеши. — Карпухин подошел к карте, прикнопленной в простенке между буфетом и сейфом, ткнул в нее мундштуком. — Все хотят подмять под себя Дальний Восток, и в особенности Приморье. Глянь сюда. Перекрой горло у Хабаровска или на КВЖД — и легкие лопнут без воздуха. Чего и хотел Унгерн. Не получилось. Но... сил у наших врагов еще много. Потому нам ко всему надо быть готовыми.