Тревожная тишина - [6]

Полоска зари протекла в распадке гор, легкая сухая прохлада – предвестница утра заполнила речную долину. Пора «собачьих вахт» особенно трудна для часовых – сон теперь коварен: это самое подходящее время для волков и лазутчиков. Как ни осторожен шаг по затемненной дорожке, от казармы навстречу выходит дежурный по заставе ефрейтор Михаил Белько. У пограничников своя система оповещения – Белько, не иначе, получил сигнал с затемненной вышки, где теперь, по расчету, стоит Николай Сидоров, дизелист, кавалерист, старший наряда. На вышке пост особенный – и потому, что с неё днем и ночью просматривается большой приграничный участок, и потому, что дозорный одновременно охраняет своих товарищей. А кроме того, этот пост под особым наблюдением. Бюст Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Н.Н. Олешева, установленный на площадке перед заставой, обращен лицом сюда, и кажется, ни ночью, ни днем прославленный боевой генерал не сводит глаз с этого бессменного поста советской границы.

У казармы сошлись старший лейтенант Барков и заместитель начальника заставы по политчасти лейтенант Владимир Карташов. Один возвратился с проверки службы нарядами, другой пришел проверить службу на заставе. Барков приносит в канцелярию запахи свежей хвои, речной воды и ружейного масла. Поставив на стол следовой фонарь, скинув фуражку, устало садится к столу.

– Как там?

– Тишина.

Значит – порядок. Спрашиваем:

– А эти дикие крики в горах?

Молодые офицеры усмешливо переглядываются.

– Гураны, – поясняет Барков. – В июле у них начинаются свадьбы, вот и пробуют голоса, вызывают подруг и соперников.

Становится неловко, и Барков, видимо, уловив это, просто говорит:

– Я, когда первый раз услышал, тоже подумал – стая волков лося рвет…

Выходим под звезды, с минуту слушаем тишину. Карташов советует доспать оставшиеся часы перед походом – иначе днем будет тяжело без привычки. Барков засмеялся:

– Я, однако, пойду. Спиннинг прихватил, а зорька обещает быть уловливой. Начальник отряда у нас строговат, не одобряет рыбацкого баловства, но за счет личного сна, думаю, можно и побаловаться. Заодно как следует разомнусь.

Попробуй тут засни, если твой сосед полночи блуждал по горам и, оказывается, даже не размялся как следует! Живя рядом с пограничниками, невольно хочешь походить на них. Однако Барков взял в руки не спиннинг, а самодельную удочку, слаженную кем-то из солдат. Объяснил:

– Очень уж тихо нынче. Посижу на берегу, послушаю, погляжу кругом…

Значит, с удочкой на берегу – тоже служба?… В теплом воздухе ночи вдруг отчетливо, остро проходит пронзительный холодок – так, что мурашки бегут по телу. И вдруг понимаем – это тревога. Вечная жилица приграничья, притаившаяся до своего срока, разлитая в темноте ночи, она каждый миг готова взорвать её командами, гулом моторов, лязгом оружия и, может быть, выстрелами. Как бы ни было тихо на границе, здесь всегда тревожно.

Через реку они переправились в темноте. Брод искать побоялись, одежду и рюкзаки перевезли на бревне, прибитом к речной отмели, после чего бревно предусмотрительно отправили по течению. От берега слишком не удалялись, опасаясь в темноте нарушить контрольно-следовую полосу. Выбрали темный распадок, заросший пихтами и осинником, отыскали убежище под шатром широколапой пихты, похожее на волчье логово, спали по очереди. Тоска и угроза чудились в мерном гудении старых деревьев, в далеких криках зверей и ночных птиц. Какие-то странные огоньки временами мерцали в глухой черноте распадка, чудился хруст сучьев и далекий собачий лай. «Какая огромная земля, и какая, однако, тесная, когда ты на ней чужак!» – с тоской думал младший из нарушителей, вздрагивая от каждого шороха. Он с ненавистью прислушивался к дыханию того, кто втянул его в это опасное дело. Если б заранее знал, что им предстоит!… А впрочем, догадывался. Конечно, обещанные деньги, безбедная жизнь впереди – это немало, но какая страшная черта отделяет пока от той заманчивой жизни! Да и не одна… И может быть, уже заложена в автоматный ствол та пуля, что вот-вот поставит точку в его извилистом пути к призрачному богатству? Ну нет, его начальник пусть поступает как хочет, а он сразу поднимет руки при первом оклике. Но поможет ли это? Что, если и в самом деле начальник дал ему медленно действующий яд, как раз на такой случай, а сам попытается откупиться тайной, которую несет через границу?… Хитрый, безжалостный волк, он может спокойно похрапывать, зная, что не всадят нож в его хищное брюхо, не стукнут камнем по башке, чтобы связать и выпытать тайну… Остается лишь повиноваться и ждать подачки. Как собака! Но собака лишь преданностью и повиновением может заслужить благосклонность господина. Значит, преданность и повиновение до конца…

А ведь русские мальчишки приняли его за бурята. И наперебой старались подсказать, как разыскать несуществующую лошадь. Разве он и раньше не замечал, что в этой стране к человеку относятся одинаково, с каким бы акцентом он ни говорил, какого бы цвета ни была его кожа. Почему же на его родине о ней вслух стараются говорить лишь плохое? А вот он теперь больше всего хотел бы поселиться где-нибудь в здешнем краю, где у каждого есть свой дом, и работа, и хлеб… А ведь это, наверное, осуществимо, пока они не ступили на черту границы. Вернуться назад, пока там не хватились? Или открыто пойти к советским пограничникам и всё рассказать?…