Третья молодость - [43]

Провели мы в Геническе сутки и вернулись на шоссе. У перекрестка нас уже поджидала милиция.

Беседа состоялась приблизительно в таком духе:

– Вы откуда? – сурово вопросили нас.

– Из Геническа, – признались мы.

– Как же вы оказались в Геническе? Туда иностранцам въезд запрещен!

– А нам не запрещен! – гордо ответствовали мы, предъявив визы со множеством разрешений.

Визы произвели магическое действие. Милиционеры внимательно изучили их, даже вверх ногами посмотрели, вернули, после чего вежливо отдали честь, пожелав счастливого пути. А поджидали они нас специально: кто-то с дружеского пляжа донес – шляются, дескать, подозрительные личности.

Стоп. Прошу прощения – опять нарушила очередность событий. Забыла написать о свинье и о Днепропетровске.

Где-то по пути из Киева в Крым, взбесившись из-за бесконечных запретов, я решила проверить, почему прекрасное асфальтированное шоссе, ведущее куда-то вдаль, закрыто для движения. Что у них там такое – воинская часть, концлагерь, золотодобывающее предприятие? Что за ужасная тайна?.. Я свернула на запретное шоссе. Марек не протестовал.

Шоссе пролегало среди возделанных полей, вокруг, насколько хватало глаз, ни одного строения, абсолютно ничего. Ни малейшего следа человеческого присутствия, кроме бескрайних хлебных полей. Но не сами же они вспахались и засеялись? На семнадцатом километре я узрела наконец живое существо – большую свинью, важно следовавшую в том же направлении, что и мы. Я затормозила, не веря своим глазам. Откуда, Боже милостивый, здесь взялась одинокая свинья? Сколько же километров протопало животное? И вовсе не истощенное, напротив, весьма упитанное. На меня свинья не обратила никакого внимания. Весьма довольная жизнью, она маршировала себе не спеша в полном безлюдье.

Через двадцать пять километров шоссе уперлось в картофельное поле. Асфальт кончился, а дальше вспаханная земля, и – ничего. Я вернулась, по пути удостоверясь: свинья топает дальше. Несколько обалдев, я впредь отказалась проникать в тайны Советского Союза.

В Днепропетровске мы задержались – Марек пытался разузнать, не найдутся ли следы какого-то его родственника, уже после войны жившего в этих местах. Не разузнал. Через пятнадцать минут я, задыхаясь, на повышенных тонах заявила: человек имеет право спасать свою жизнь, во всяком случае, я уезжаю. Воздуха как такового не наблюдалось вообще, над городом нависла смердящая смесь, ограничивающая видимость до двадцати метров. Наша Верхняя Силезия – благоуханный рай по сравнению с этим русским пеклом. Нечего сказать, хороша забота о трудящихся...

Понемногу, но в быстром темпе, до меня доходила чудовищная ложь, на коей основывался весь этот балаган. Такого омерзительного обмана, столь изолгавшегося строя не существовало в истории мира – я специально потом занималась этим вопросом. Ленин, видимо, был ненормальный...

О таком пустяке, как весьма впечатляющая гроза, не стану рассказывать – с государственным строем она не имела ничего общего, хотя по грандиозности вполне соответствовала этой огромной стране. С Еленой мы опять договорились встретиться на каком-то перекрестке, я сумела туда добраться, а затем ждала Елену с Ириной, наблюдая фантастическое атмосферное явление.

В Симферополе снова появились фрукты. У меня покраснели ноги и туфли – мы ходили в вишнях по щиколотку. Вишня падала с деревьев, никто не снимал ягод. Я высказала предположение насчет чрезмерного урожая, Елена заверила – такое происходит ежегодно. Полагаю, на одних только комментариях к подобной экономике можно построить большой научный труд.

Наконец мы добрались до Ялты, а оттуда в Мисхор, где находилась Еленина дача. Приехали мы вечером. Для нас комната оставлена, но больше ни одного человека негде поселить. В приглашении гостей Елена не знала никакого удержу, даже на крыше спали гости. В результате они с Ириной почивали в машине.

Что хуже, планировался приезд еще четырех постояльцев: Яцкевичуса из посольства с сыном и некой пани Стефании с сестрой из Варшавы. В организационные дела я предпочитала не вмешиваться – не чувствовала себя в силах противостоять безумию Елены – и сбежала на море.

Пляж выглядел очень любопытно: весь берег разгорожен на секторы – объекты для избранных. Были пляжи для государственных мужей, пляжи для партийных боссов, пляжи для заслуженных работников, пляжи для комсомольцев, для передовиков труда, для деятелей культуры и черт знает для кого еще. И только в самом конце находился дикий пляж для черни. Елена горячо уговаривала нас разжиться пропусками. Уверяла – достанет без труда, куда хотим. Однако я уже несколько сориентировалась в местном положении дел и поблагодарила вежливо и ядовито.

– Не нужны мне твои пропуска. Не дури себе голову. Надо совсем уже обалдеть, чтобы переться на закрытые пляжи.

А дело в том, что элитные пляжи имели большой недостаток – с двух до четырех закрывались. Людей изгоняли, и объекты запирались. Я собственными глазами видела, как толстая сторожиха в белом халате обыскивала все углы, заглядывала под лавки – не укрылся ли там какой подлец. Я не желала быть изгоняемой, и мы спокойно пользовались пляжем для черни, работающим бесперебойно день и ночь.