Третья Мировая война: нерасказанная история - [162]

В том, что сейчас известно как Гарвардский «Адрес» вдумчивый, возможно несколько еретический британский политик рассказал американской аудитории, что за время, предшествовавшее войне, многие европейцы научились ценить стабильность — неустойчивую и драгоценную стабильность в мире, построенном на хрупком балансе между двумя сверхдержавами — Соединенными Штатами и Советским Союзом. Теперь одна из этих сверхдержав исчезла, но представлялось маловероятным, что весь земной шар захочет вечно жить в едином Pax Americana. Бремя мирового господства будет слишком тяжелым для любой страны и породит слишком много недовольства страной, его установившей.

Таким образом, для Америки и для всего мира будет очень хорошо видеть в ближайшем будущем две или три сверхдержавы, находящиеся в дружественных отношениях. Как выразился один неортодоксальный британский политик «Президент Соединенных Штатов должен быть одержим идеей о роспуске непреднамеренно созданной американской империи». Если в мире будут две сверхдержавы, большинству людей представляется очевидным, что это будут Соединенные Штаты и Япония-Китай, которые будут строить совместную сферу процветания, стоя лицом друг к другу (некоторые даже надеются на дружбу) по обоим берегам Тихого океана.

Эта возможность была гораздо более привлекательной, чем довоенная система, где две сверхдержавы — Соединенные Штаты и Советский Союз — сталкивались лицом к лицу, а Западная Европа находилась между ними. Но если центр мира переместиться на Тихий океан, по обе стороны которого будет находиться по сверхдержаве, по словам британского политика «Это вызовет крупные проблемы, как для нас, европейцев, так и для жителей восточного побережья Соединенных Штатов».

Основным недостатком Восточного побережья Соединенных Штатов было то, что по сравнению с Калифорнией оно было чрезвычайно непривлекательным для жизни (говорящий это видел, что значит вождение автомобиля в снежную зиму в Массачусетсе). Если большая часть мировой торговли сместиться в Тихоокеанский регион, привлекательность Калифорнии станет еще большей. «Существует опасность, что Восточной побережье станет зоной экономического бедствия[178] Северной Америки».

Это было серьезным для Европы, оказавшейся «на другой стороне нашего Атлантического пруда». Впервые в истории возникла опасность, что Европа в новый, Тихоокеанский век, окажется на периферии мира. В связи с этим для всех восточных американцев, да и для всех людей в Соединенных Штатах, которые ценят свое европейское наследие становилось важным, чтобы Европа стала третьей из новых сверхдержав.

Но Европа не сможет быстро стать реальной сверхдержавой. В лучшем случае, это будет конфедерация, которая будет «Неопрятной и не вполне хорошо организованной, но очень хорошо продекларированной». В худшем случае, существовали две опасности для Европы от Атлантики до Урала, которые можно назвать опасность на периферии и опасность в центре.

Опасность на периферии состояла в том, что на Урале, который в настоящее время стал границей между западной цивилизацией и восточной частью бывшего Советского Союза, новые и неопределенные структуры создавались хаотическими силами. «Это было неудобное положение для новой европейской сверхдержавы в любой форме — стоять одной ногой на Урале, а другой в Атлантическом океане, служа выходом к морю для зоны экономического бедствия».

Опасность в центре новой Европы была одна. Хотя дипломаты менее всего были склонны об этом говорить, но она должна была быть вынесена на открытое обсуждение. «При всем уважении к великому немецкому народу, который с 1945 года вел себя лучше, чем любой народ в Европе, за исключением поляков на протяжении многих веков, есть много опасений, что на Европейском континенте может появиться объединенная, и что вероятно, репруссиизированная Германия».

«Для ЕЭС будет важно, чтобы в Европе, которую мы собираемся восстановить, не было место племенным войнам. Вся Европа, Восточная и Западная, будет ощущать угрозу от Объединенной Германии. Важно, чтобы оба Германских государства стали членами ЕЭС в той же степени, что и Франция и ФРГ, но не более того. То же самое касается всех бывших коммунистических стран, в том числе бывших европейских стран Советского Союза. Это то, что нужно, чтобы построить Новую Европу от Атлантики до Урала».

В самом деле, объединение Германии не было безальтернативным вариантом. Немцам пришлось выбирать, станут ли он, в качестве двух отдельных стран — Западной и Восточной Германии — членами расширившегося Европейского Сообщества на тех же правах, что и остальные страны или же будут творить новое, более привлекательное будущее, как действующая сила возрожденной идеи Миттель-Европы[179], имеющей в своей основе немецкую промышленность, технологии и финансы, позволяющие расширить свое влияние на Венгрию, Австрию, Чехословакию, Украину и Балканы, возможно, даже так далеко, чтобы получить доступ к потенциальным ресурсам турецкой рабочей силы, и южным запасам сырья и продовольствия.

Аргументы в пользу Миттель-Европы были убедительными с исторической точки зрения. Эта идея никогда не была реализована проектом железной дороги Берлин-Багдад перед Первой Мировой войной или наступлением на Кавказ в 1942 году, но это был вызов немецкой нации — теперь двуглавой, словно старый имперский орел*. Такое решение позволило бы избежать осложнений и проволочек. Германское лидерство будет неоспоримым, в отличие от запутанной политики «давать и принимать» (немцы, как часто говорилось, руководствовались принципом «Мы будем давать, а остальные принимать»), характерной для Европейского сообщества. Также это был путь к созданию более прочной системы, создание политической структуры, по крайней мере, аналогичной по своей экономической мощи Соединенным Штатам и Китаю и Японии. Как и большинство дипломатов и политиков, немцы естественно, надеялись взять лучшее из обеих этих систем и выражали надежду, что не потребуется жесткой ориентации на одну из них. Так, в ходе написания нашей книги, сильно увеличившееся в размерах Европейское сообщество находилось в процессе формирования. Оба немецких государства имели основания утверждать, что они лидировали в нем, и все же, это не был чистый «Дранг нах Остен».